Восемь с половиной часов

Но тут ему захотелось спать, он не мог нормально сосредоточиться – начинали действовать подавляющие вещества. Ясная часть сознания, как будто с каждой минутой опускающаяся всё глубже и затихающая, настойчиво кричала: «не сдавайся! Бери часы!». Через силу Миша подошёл к столу и подвинул часы к краю. Мышцы обмякли, хотелось только лечь и ничего не делать, ни о чём не думать, забыться… Часы показались ему очень тяжёлыми – деревянная лакированная подставка, латунный корпус и такая же пластина снизу, чтобы дерево не стёрлось. Двумя руками он взял их на плечо, отошёл и развернулся к окну. Ещё совсем чуть-чуть. Сделав несколько шагов вперёд, Миша что было силы швырнул часы в направлении окна. Они упали на подоконник, но всё-таки задели стекло с достаточной силой, чтобы то вмиг покрылось трещинами и с оглушительным среди тишины звоном осыпалось вниз.

Разбилась только первая рама. Понимая, что грохот наверняка слышали и обратного пути уже нет, Миша осторожно достал часы из осколков и нацелился швырнуть их ещё раз…

Надо сказать, ему повезло. Ярослав Карлович в это время находился в спальне, которую от комнаты отделяла кладовка без окон и лаборатория, и как раз в этот момент уронил стакан. Каждый вечер он принимал приготовленное им снадобье, разработанное, правда, с другой целью – для поддержания жизненного тонуса. Он уже переоделся в халат, и сидя на кровати опять увлёкся мечтаниями, что часто с ним случалось, потянулся за стаканом на тумбочке и тот выскользнул из рук. Звон стекла вернул его к реальности. Он терпеливо подобрал осколки и пошёл за новой порцией в лабораторию, куда выходила единственная дверь спальни. Отмеривая нужное количество жидкости, он услышал глухой звон со стороны комнаты и изменился в лице, уронив пробирку. То разбилось второе стекло, часы улетели на улицу. В комнату со свистом ворвался морозный ветер, сонливость и подавленность Миши мгновенно прошли. Он пододвинул к подоконнику стул и недоверчиво взглянул вниз, в чёрную холодную мглу. Взял с кровати одеяло, положил его на подоконник, чтобы не порезаться – из рамы торчали осколки стёкол. Забрался… и услышал шум со стороны двери. Ярослав Карлович хотел открыть замок, полез в карман за ключом и вспомнил, что тот лежит в кармане пиджака. В не себя от ярости, готовый снести по дороге косяки, он стремглав бросился в спальню, затем обратно. Трясущимися руками не мог попасть в замочную скважину, ключ упал на пол. Когда он наконец ворвался в комнату, Миши уже не было.

Директор подлетел к разбитому окну, высунулся, взглянул направо и увидел мальчика, прижавшегося к стене дома. Ветер врезался в стену и того и гляди скинул бы его. Мише даже не за что было уцепиться на гладкой дощатой обшивке стены. Тапочки провалились в снег, скопившийся на крыше, и постоянно скользили, так что ему приходилось переступать, чтобы не свалиться. Морозный ветер пробирал до костей, спустя пару минут он уже не чувствовал пальцев.

– Стой, мерзавец! Вернись! – Ревел директор, ему было не достать его. Мальчик продолжал медленно двигаться вправо.

Директор ринулся в лабораторию, где было следующее окно на эту сторону. Лаборатория была крайне заставлена, если не захламлена – повсюду всякие склянки, научные книги, тетради с записями. Чтобы пробраться к окну директор скинул стопку журналов и книг и маленького столика у окна, забрался на него и распахнул законопаченную на зиму раму. Мальчик находился где-то между комнатой и кладовкой, и отсюда до него точно было не дотянуться.

Миша понял, что вправо уйти он не сможет. Директор достанет его из окна лаборатории. Единственный выход – прыгать. Возвращаться нельзя – он точно его в порыве убьёт.

Ярослав Карлович вернулся в комнату.

– Я всё равно тебя достану! Стоять!

Он перекинул левую ногу через подоконник, держась одной рукой за раму, наклонился и попытался дотянуться до ребёнка. Но тот всё же был далеко. Директор не чувствовал холода, ветра, даже боли от вонзившихся в ладонь осколков из края рамы – только злость и желание расправиться с маленьким негодяем, посмевшим ослушаться его.

Миша не видел, что находится внизу – сугроб или какая-нибудь постройка, и как близко к стене дотягиваются ветки. Просунув онемевшие пальцы в щель между слегка искривлёнными досками, он держался из последних сил, а ноги всё соскальзывали, весь снег, который хоть как-то придерживал, уже ссыпался и осталась обмёрзшая скользкая черепица. Директор предпринял ещё одну попытку… и мальчик прыгнул. И угадил в сугроб, правда не без потерь – ветви на пути всё же встретились и ободрали лицо. Нога директора соскользнула; чтобы не упасть он со всей силы вцепился правой рукой в раму, попав венами запястья на осколок стекла. Это он уже почувствовал. Едва перебравшись обратно в комнату, он обнаружил, что повредил не только вены, но и сухожилья – кисть руки отказалась функционировать полностью.