Восхождение на Макалу

В тесном хороводе, держась за плечи, шерпы притопывают и шаркают ногами, поют суровые песни, заполняя паузу перед припевом странными звуками, которые трудно передать обычными фонетическими значками. Шерпы не могут объяснить нам, что означает таинственный шелест губ: шпш-шпш-пшс-шпш-спш. Впрочем, выяснение содержания шерпского фольклора не имеет значения, альпинисты отвечают им попурри из чешских и словацких народных песен. Пение и ром способствуют тому, что раздоры с шерпами полностью забыты и торжествует чешско-словацко-шерпская дружба.

Во время танцев выясняется, что длинные волосы женщин, сопровождающих шерпов, не являются рассадником насекомых. Хоровод альпинистов, шерпов и их женщин вокруг костра так тесен, что можно ожидать распространения насекомых. Либо насекомые привыкли к жестким черным волосам шерпов и не проявили интереса к более тонким европейским волосам, либо у этих милейших людей они действительно не водились. Несмотря на то, что все участники экспедиции жили в очень тесном соседстве, у альпинистов не было обнаружено ни одного случая заражения насекомыми.

Костер тлеет, но не гаснет, а небо в это время затягивают снежные тучи. Где-то над ними вздымается пик Макалу из камня и льда. Планета вращается, и вершина, как грань алмаза, разрезает Вселенную. Этим величинам абсолютно безразличны песни, танцы, костры и биение сердец.

Хмурый лес Барунской долины. Голые стволы деревьев, изуродованные наростами лишайников, — как темные привидения; остатки снега, коричневая земля — все вокруг синеватое от холода и одиночества, которого не разогнать жару огня. Дым от костров, разведенных носильщиками, поднимается над лесом, как искусственный туман от дымовых шашек на съемках реалистического фильма.

Край, застывший от холода, дикий и замкнутый. Край страха, боящийся самого себя. С севера, с Тибета, дуют ледяные ветры, бешено кружащиеся в долине Баруна, потому что из нее нет выхода.

Время здесь безжалостно к мечтам и надеждам, к эгоизму и мелкому себялюбию, к горсти риса и голодным глазам, к зависти и честолюбию, замаскированному псевдообъективностью экспедиции.

Время одиночества.

В такую минуту вечером в палатке мы с Миланом в первый раз беремся за магнитофон, и к роялю садится Святослав Рихтер. Наполненный неповторимым запахом пражской весны «Рудольфинум» затихает, и первые аккорды концерта Чайковского звучат в весеннем воздухе Баруна. Но ни один кристалл льда не шевельнулся на чудовищной пирамиде Макалу от аккордов Пятой симфонии Бетховена, ни на секунду не стих тибетский ветер, преклонясь перед болью, которая вознесла водопад музыки к порогу равнодушной бесконечности.

На магнитофонных лентах, взятых нами с собой, из так называемой серьезной музыки в море песенок, шлягеров и прочей потребительской музыки были только отрывки из Гершвина, концерт для рояля «Бе-молль» и Пятая симфония Бетховена. Записи были весьма несовершенными, но для нас это не имело значения. К сожалению, произведения прерывались на середине, оставляя в сосредоточенных слушателях ощущение внезапно возникшей пустоты. Но мы радовались, что у нас есть хотя бы эти отрывки.

Среди носильщиков был один, по имени Бахадур, способный противопоставить получение вознаграждения возможности двигаться дальше. Быстроглазый Бахадур умел, убедительно жестикулируя, оказывать почти гипнотическое влияние на своих товарищей, носивших шерстяные шлемы, плотно облегающие голову и шею. В этих головных уборах они напоминали оруженосцев периода формирования городов в Чехии. Бахадур и его «оруженосцы» были наиболее опытными и крепкими носильщиками. От Момбука до Пхематана они несли двойной груз. Но в тот день, когда караван должен был начать подъем к месту следующего лагеря на опушке леса, Бахадур поднял бунт среди своих «оруженосцев» и стал их официальным представителем. Нейтральная сторона в лице остальных носильщиков выжидала, готовая в любую минуту присоединиться к забастовщикам.

Трудно объяснить, почему началась стачка. «Оруженосцы» добивались более высокой платы, но, когда мы пошли навстречу их требованию, они придумали новое. Им не нравились солнцезащитные очки марки «Окула Нирско», которые мы им выдали, когда экспедиция дошла до области вечных снегов. Их не устраивали наши шапки, они хотели другие, требовали шарфы, дополнительной платы на рис и цзампу. Переговоры с ними, происходившие у груды брошенных ими тюков, были бесконечными. Дескать, японская экспедиция снабдила их шапками, а французы дали им шарфы. Казалось, что носильщики устраивают забастовки из спортивного интереса или же потому, что хотят хотя бы день отдохнуть. Если мы не согласимся на их условия, они вернутся обратно через Барунский перевал и экспедиция застрянет в двух днях пути от базового лагеря.