Восхождение на Макалу

И вот давая нам урок проблематики потребительского общества, Норбу Лама будет сидеть скрестив ноги у костра, будет пить чай и чанг, его новая рубашка в момент станет старой и превратится в удовлетворение простой жизненной потребности, станет несущественна сама по себе.

А мы?

Мы должны взойти на вершину. На безучастную вершину горы, на лишний кусочек или макушку поверхности планеты, на последний кристалл горной породы или льда, чтобы...

Где осталась радость от жизни, радость, вызываемая тем, что существует камень и трава, которую ласкает ветер и дождь, что солнце сверкает на поверхности чистой воды?

Мы думаем, что мы не такие, как все, что у нашего поведения объективные мотивы. А между тем где-то в глубине души скрывается честолюбие. Жалкое честолюбие убогой души, которая попадается на приманку своей исключительности, ловится на удочку позолоты цивилизации, как собака, гоняющаяся за собственным хвостом.

Но в нашу жизнь входит вершина горы. Как радость, как символ работы всего коллектива экспедиции. Как кристалл, родившийся в щелочном растворе страданий, самоотречений, плохого настроения, зависти и дружбы, эгоизма и любви, мелких человеческих прегрешений и неприметной человеческой боли, и — большой человеческой мечты.

Как символ скромности человека, который, покинув вершину, снова станет одним из многих, кого забывают. Потому что экспедиция должна быть делом людей, сплоченных единой волей и единственной целью, делом, которое — хотим мы этого или нет — приправлено дружбой. Без этой пряности оно превратилось бы в отвар тяжелого труда и обязанностей, кислый на вкус, оставляющий горечь в душе и воспоминаниях.

В то время как мы рассуждаем подобным образом, а наш мозг и сердце справляются с законами акклиматизации, для шерп акклиматизации как будто не существует. Они идут с грузом на спине, поднимаются по крутым склонам и моренам ледников, взбираются по отвесным скалам и — поют. Весь день поют и смеются.

А на привале они протянут тебе ладонь с жареной кукурузой или цзампой, которая по вкусу отдаленно напоминает солод. Вечером у костра шерпы набивают рот жестким мясом птиц, которых мы застрелили против их желания, забыв охотничьи законы.

15

Страстной четверг, который чехи называют Зеленым, выпал на 19 апреля, и нам казалось, что он действительно зеленый. И хотя низенькая травка еще примята и сожжена морозом, кажется, что бледные ростки, пробивающиеся из оттаивающей почвы, освежают воздух, до сих пор хранящий запах снега, своим свежим дыханием. Предвестие весны, которое повторится еще столько раз, прежде чем она придет из долины сюда, к подножию Макалу, наталкивается на сопротивление зимы, делает людей вялыми и способствует нарушению сна. Но днем, когда солнце засияет над пиком VI, вдруг становится жарко в пуховой куртке и ватных высокогорных штанах. В эти минуты человек, чье тело уже долгие недели не испытывало благодатного воздействия теплой ванны, вдруг затоскует по очищению.

Омовение ног старцев в страстной четверг — давняя традиция. Правда, в нашем случае речь идет не о традиции, а о необходимости. Как это ни удивительно, наверное, благодаря чистоте воздуха нижнее белье, воротник рубашки и носки долго оставались чистыми: ведь смог, пыль и производственное загрязнение еще не проникли в Барунскую долину. В сухом воздухе человек почти не потеет, и только частички отслаивающейся кожи обнаруживаются в складках рубашки и шерстяных брюк. Хотя и немытая, кожа остается здоровой. А может быть, она именно потому остается здоровой, что долгое время не сталкивается с моющими средствами, мылом, щелочами и синтетическими кремами, польза которых здесь сомнительна.

Тот день, когда альпинисты разденутся донага на берегах Барун Кхолы и вымоют свои исхудавшие тела в мутной серо-зеленой ледниковой воде (ее температура близка к точке замерзания), еще очень далеко. А пока Дава и Мингма нагревают воду над очагом в кухне и обитателям базового лагеря выделяется по кувшину воды, потому что, хотя воды много, дров не хватает. Помещение склада снаряжения, состоящее из каменных стен, прикрытых светлым голубовато-серым нейлоновым полотнищем, так нагрелось под лучами солнца, что внутри — среди веревок, баллонов с кислородом, ящиков запасных носков, скоб и ледорубов — можно раздеться. А теперь — омовение в пластмассовом ведерке, в которое едва входит одна нога. Необходимо освоить такую систему мытья, чтобы ни один квадратный сантиметр поверхности тела не был забыт, а теплая вода использована до последней капли. Альпинисты справляются с этой задачей; из шерп моются только молодые. Шерпы старшего поколения строго соблюдают ритуал «немытия», на коже их лиц не найдешь изъяна, а черные волосы блестят. Я знаю одного альпиниста, который в палатке, заметенной снегом, сумел помыться (включая бритье) в алюминиевой миске воды, нагретой на примусе, и потом, чтобы ни капли теплой воды не пропало даром, он выстирал в ней чулки из грубой овечьей шерсти.