Восхождение на Макалу

Когда мы спросили об участи шерп, сопровождавших чехословацкую экспедицию в 1973 году, нам рассказали грустные истории. Анг Ками, прозванный Малышом, погиб, снесенный вихрем во время французской экспедиции на Пумори, о чем нам поведал Анг Темба. Этот человек, которого мы, несмотря на некоторые его недостатки, снова назначили сирдаром экспедиции, казался хилым и истощенным, и, прежде чем мы окончательно включили его в состав экспедиции, он был подвергнут обстоятельному медицинскому осмотру, включая рентгеновское. Нам не верилось, что он абсолютно здоров, но оказалось, что, несмотря на серьезное заболевание, перенесенное в 1973 году, среди шерп он — один из самых надежных. Пемба Дордже — в то время один из лучших наших шерп — весной 1975 года был засыпан лавиной, сползшей с южных склонов Эвереста и приведшей к трагическому исчезновению французской экспедиции. А Карма Тхеле, говорят, сошел с ума: он прыгнул в реку Дудх Коси и утонул. Постарели носильщики с тибетских границ — все они очень худые и очень мирные. Они всем довольны — и платой и весом груза. Глядя на них, кажется, что три года жизни в этих высотах отмечены самоотречением, покорностью судьбе и смирением. Однако все это имеет прозаическую основу, заключающуюся в примитивной личной экономике каждого шерпы, каждого носильщика, любого человека.

Тропинки, ведущие нас по гребням гор на двухтысячной высоте, расширены; теперь это удобные, почти парковые, дороги, и недалеко время, когда они станут проходимыми для вездеходов. Стоит такая пора года, когда непонятно, весна это или осень, тем не менее мы разбиваем лагерь на старом месте, встречаемся со старыми друзьями — деревьями, родниками, видим девушек, продающих возле тропки вареную гималайскую картошечку, пагубный напиток чанг и еще более губительный — ракши или арак. В деревне под названием Нум вид на Гималаи и Барунскую седловину — один из самых красивых. Тут построен «Центр здоровья» — медицинский пункт; работник центра, владеющий в совершенстве английским языком, был еще и учителем и уж наверняка секретарем местной управы. Белые домики деревни под деревьями крыты новой соломой, которая в ожидании дождя золотисто светится.

Новый мост из стальных тросов через реку Арун уже перестал считаться новым. Людям, проходящим по нему, нравится раскачивать упругий трос, поэтому доски из твердого дерева или сваливаются в волны Аруна, или кончают свой век в кострах носильщиков. Но густая трава, короткая и жесткая, и доныне образует ковер на речном откосе, хотя он сужен муссонными ливнями. Там, где в Арун вливается ручей, текущий по каньонам с зеленых склонов гор, образуется сине-зеленая заводь, где можно плавать и пить воду. Защищенная девственным лесом, заводь дает прохладу телу и отдых глазам, долго смотревшим вверх, в синее-синее небо. Щелкают неведомые птицы, а попугаи, перелетая с ветки на ветку, издают пронзительные звуки; над течением реки и синей заводью порхают, радуя глаз удивительными комбинациями красок, черно-лиловые и коричнево-алые бабочки.

После долгого путешествия по гребню гор и спуска с моста хорошо в лучах ласкового солнца искупаться под водопадом, поплавать в голубой воде, — все это так похоже на райские картинки. Роскошнокрылые бабочки носятся в воздухе, не хватает только девушек с распущенными волосами, похожих на русалок с картин Гогена.

Чехословацкие фабрики снабдили экспедицию самой современной косметикой, маслами, помадой, синтетическими моющими средствами и еще многими и многими изделиями. Девушка, по-непальски «кети», получившая в знак благодарности флакончик шампуня с соответствующими инструкциями, стояла посреди сверкающей реки и мыла свои иссиня-черные волосы от налета трудов и дороги, и вода, до сих пор чистая, мутнела от пены и серо-коричневой грязи. Разумеется, впечатление «райской жизни» не могли испортить ни химия, ни грязь, ни даже внезапный шквал, который исхлестал лагерь дикими потоками дождя, а Барунский перевал — снежной пургой. Град стучал по крышам палаток, носильщиков он загнал под ветви пальм, ясеней и под оранжевые цветы деревьев, название которых нам неизвестно. Удивительно, сколько людей может укрыться под веерами листьев, похожих на крылья бабочек! Но стоит темной туче исчезнуть, под лучами солнца снова оживают джунгли и пахнут тем особенным горьким запахом, каким пахнет невышелушенный и неочищенный вареный рис. Слышатся сентиментальные звуки губной гармошки — непонятно, откуда тут взялся этот матросский музыкальный инструмент. Босые ноги носильщиков, уставшие за целый день перехода, топают по горячей от костра земле. После целого дня тяжелой работы — переноски тридцатикилограммового груза — никто не мешает людям отдаться веселью и обильному поеданию риса, побегов растений, похожих на щавель, да еще тому удовольствию, которое доставляет дым от дешевых табачных изделий чехословацкой промышленности.