Восхождение царицы

– Я слышал об этом из достоверных источников, – сказал Лепид. – Это позволило бы Цезарю произвести на свет законного наследника, поскольку Кальпурния бесплодна. Сенат сделал наследственными такие почетные титулы Цезаря, как титул императора и великого понтифика, однако из-за отсутствия наследника это остается пустой декларацией.

– Тогда пускай разведется с Кальпурнией! – сказала я. – Ведь в Риме все со всеми разводятся.

Недавно до меня дошел слух, что брак Цицерона с юной Публилией тоже закончился разводом. И это никого не удивило.

– Похоже, что он… – Лепид помедлил. – Он не хочет.

Да. Очевидно, в этом все дело. Иначе бы он развелся. Но я ни за что не согласилась бы стать его второй женой, пока есть первая. Я хочу быть первой, единственной, настоящей женой – или никакой.

– А чья идея про жену?

Если Цезарь думал, что я соглашусь на подобное – значит он меня совсем не знает. Или же он действительно вообразил, что вознесся не только выше законов, но и выше любых нравственных норм.

– Не могу представить, чтобы она возникла у кого-то другого, кроме самого Цезаря, – ответил Лепид. – Никто не решился бы предложить такое без его ведома.

Какое оскорбление! Неожиданно в моем сердце вспыхнула ненависть к нему – к этому самодовольному типу. На его руке повисла Кальпурния, а он надменно озирал гостей, в том числе и тех, кого великодушно помиловал, не спросив согласия.

– Идем, Хармиона! – сказала я. – Птолемей! Я, пожалуй, предпочту гостеприимство Цицерона. Да, лучше Цицерон!

Я схватила их за руки.

– Но мы только что пришли! – воскликнул Птолемей.

– Здесь слишком много народу, – сказала я. – Дом Цицерона вместительнее. Давайте пойдем туда.

Мы выбрались на улицу, где в наступившей темноте, разгоняемой лишь светом факелов, стало свежее и прохладней, чем в переполненном доме. Народ гулял компаниями, и толчеи не было.

Мы свернули на восток, прошли мимо дома весталок, потом свернули снова у храма Юпитера Статора и нашли дорогу, что шла вверх к Палатинскому холму. Вдоль дороги горели факелы и росли высокие зонтичные сосны, шептавшие на ветру. Я подумала, как удобно и приятно жить так высоко над раздражающей суетой Рима. Воздух здесь чист, напоен легким ароматом хвои и другими растительными запахами, приносимыми ветром из сельской местности.

Особняк Цицерона был известен как своими размерами и месторасположением, так и тем, что политический противник хозяина Клодий его снес, а Цицерон отстроил дом заново, в еще большем великолепии. Найти его оказалось совсем нетрудно. Ярко светились многочисленные окна, а аккуратно подстриженные живые изгороди казались столь же упорядоченными, как тщательно продуманные писания Цицерона. Дом отражал человека; впрочем, так и бывает всегда.

«Покажите мне жену человека, его дом и его слуг, дайте понаблюдать за ними внимательно – и я расскажу вам о нем все», – заявил как-то мой наставник.

Я думаю, он был прав.

Мы вошли в просторный атриум с большим impluvium – бассейном с собранной дождевой водой в центре. Мне сразу же бросились в глаза настенные фрески, выполненные с исключительным искусством и вкусом. На тускло-зеленом и черном фоне изображались цветочные гирлянды и фруктовые деревья, нарисованные столь живо, что мне захотелось сорвать одно из яблок.

В отличие от сутолоки, царившей в доме Цезаря, здесь гости стояли компаниями, оживленно беседуя. Я заметила Цицерона – он сам подносил гостям угощения – и подошла к нему, сняв шлем.

– Добро пожаловать, ваше величество! – приветствовал он меня. – Прошу прощения, подождите минуточку.

Он передал корзину с фруктами людям поблизости. Один из них устроил целое представление, выбирая плод.

– Это Тит, мой секретарь, – представил его Цицерон, снова повернувшись ко мне. – Нынешняя суета доставляет ему большое удовольствие.

Он предложил корзинку и мне.

Я отказалась.

– Неужели не возьмешь ни яблока, ни груши? Они из моего собственного поместья в Тускуле. Пожалуйста! Иначе я сочту это недоверием к моим сельскохозяйственным познаниям.

Я потянулась, взяла плод и спросила:

– Почему вы, римляне, так упорно выставляете себя земледельцами? Даже государственные мужи. Ни в одной другой стране такого нет.

– Да, я знаю, – согласился Цицерон. – Никому и в голову не придет, что Александр мог бы выращивать груши, а Перикл – ухаживать за бобовыми грядками. Я же собираюсь в мой загородный дом через два дня и уже считаю часы до отъезда.

– Если бы у меня в Египте было загородное поместье… Нет, я не могу такого представить.

– Ты дочь города, – заметил Цицерон. – И какого города! Ослепительной беломраморной Александрии. Я мечтаю побывать в библиотеке и побродить среди свитков. Могу себе представить, какие невероятные сокровища духа собраны там, порой оставаясь невостребованными.

– Мы гордимся тем, что у нас лучшая библиотека в мире, – сказала я. – Но Цезарь собирается построить такую же и здесь, в Риме.

– Да, однако я уже немолод, – промолвил Цицерон со скромной улыбкой. – Боюсь, не успею ею воспользоваться.