– Не перебивай. Кроме того, твое изображение должны отчеканить на монетах, а месяц, в котором ты родился, переименуют в «июль». – Я помолчала. – Ах да! Ты будешь восседать в сенате на золоченом кресле и носить одеяние, какое прежде носили цари.
Он отвернулся, как будто слегка смутившись.
– Не робей! – поддела я его. – Есть и другие почести. Будь добр, поведай мне о них. Не умалчивай.
Теперь я действительно его разозлила.
– Я не позволю над собой насмехаться! – взъярился Цезарь.
– Нет уж, пожалуйста, расскажи. – Я постаралась смягчить тон. – Я должна знать. Все равно узнаю, так лучше от тебя.
– Они предложили, чтобы все мои указы, прошлые, настоящие и будущие, были собраны в свод законов.
– Будущие? Как они могут знать, что это за указы?
– Конечно, не могут. Именно потому данная привилегия налагает особую ответственность. Кроме того, моя персона объявлена неприкосновенной. На следующем заседании все сенаторы поклянутся защищать мою жизнь, а я в знак доверия распущу своих телохранителей.
– Разве это не глупость?
– Телохранители страшно мешают, а теперь есть отличный предлог от них избавиться. Кроме того, принято решение учредить новую коллегию жрецов при храме во имя моего Милосердия – луперки[11]
Юлия. – Неожиданно он рассмеялся: – А главным жрецом я назначу Антония.Я была потрясена.
– Ты хочешь дать понять, что презираешь оказываемые почести? Но это приведет сенаторов в бешенство.
– Бешенство я вполне в состоянии переварить. Явная ненависть куда лучше тайных козней и заговоров. – Он взял обе мои руки в свои и посмотрел на меня испытующе. – Я могу понять твою неприязнь к Кальпурнии, но не мог бы вынести твоей недоброжелательности ко мне. Но ее ведь нет, верно?
Дело закончилось поцелуем.
Цезарь, как всегда, был уверен в своей правоте, настойчив и убедителен. Я не могла настаивать на своем – ни в гневе, ни в тревоге. А ведь если бы он прислушался к моим предостережениям, то мог бы остаться в живых.
Мы закрылись в его личном кабинете. Испанские телохранители Цезаря, которых, по его словам, в ближайшее время предстояло распустить, ждали в главном атриуме.
– У меня назначена встреча, – сказал он, выглянув в окно и посмотрев на солнце. – В девятом часу я должен быть на Юлианском Форуме, чтобы встретиться с несколькими сенаторами. Они попросили об этом. Пойдем со мной.
В его голосе звучала настороженность.
– Мне кажется, им вряд ли понравится мое присутствие.
– Разве Форум – не общественное место? Они сами назначили встречу там, а не в здании сената. – Он схватил тогу и стал нетерпеливо ее надевать. – По крайней мере, проводишь меня туда. Ты уже видела свою статую после того, как я надел на нее жемчужные серьги?
– Нет, – ответила я. – Там все время столько народу, что мне неловко туда заглядывать. Но с тобой я пройдусь.
– Хорошо.
На случай, если погода испортится, Цезарь накинул на плечо плащ, и мы вместе вышли из дома. Телохранители деловито последовали за нами.
Серые небеса и деревья без листьев как нельзя лучше сочетались с цветами Форума: известковый туф, мрамор, все возможные оттенки серого или жемчужно-белого подчеркивались этой природной рамой. Даже наше дыхание превращалось в облачка того же опалового цвета.
Новые светлые камни Юлианского Форума словно светились, и он выглядел намного ярче всего, что его окружало. Здание уже достроили, перед храмом установили конную статую Цезаря и пустили фонтан. Впрочем, из-за холодной погоды вода в нем била довольно вяло.
На месте встречи никого не оказалось. Цезарь стал нетерпеливо расхаживать взад-вперед, с каждым мгновением все больше раздражаясь. Но тут они появились: группа магистратов в развевающихся на ветру тогах направлялась к нему.
– Мне лучше зайти внутрь, – сказала я, поднялась по ступенькам и стала наблюдать за происходящим из-за колонны.
Я увидела, что Цезарь сел, извлек письмо и принялся его читать, не поднимая глаз, пока сенаторы не подошли совсем близко. Тогда он любезно приветствовал их. Было много поклонов, размашистых жестов, речей, а потом ему вручили некий свиток. Он взял его, развернул, улыбнулся и протянул руку. Люди в тогах теснились вокруг, чуть ли не приплясывая около скамьи Цезаря, но он продолжал сидеть. Почему он не встает?
Наконец по выражениям лиц сенаторов и по тому, как они все разом отступили, стало ясно: они услышали нечто неприятное. Правда, еще некоторое время они лебезили, а потом гуськом направились через двор в сторону старого Форума. Цезарь так и не поднялся с места. Он проводил их взглядом, а затем закрыл глаза и, как мне показалось, сжал челюсти.
Я убедилась, что они не вернутся, и украдкой подошла к Цезарю, по-прежнему сидевшему на скамейке в напряженной позе. С лица его схлынула вся краска.
Без слов он сунул мне в руку свиток. Я развернула его и прочитала слова: «ПОЖИЗНЕННЫЙ ДИКТАТОР». Остальное, написанное крохотными латинскими буквами, я не разобрала.
– Что это? – спросила я.
Он промолчал, но по его лицу я поняла, в чем дело.
– До дому доберешься? – спросила я его. – Давай я помогу тебе. Мы пойдем не спеша.