Восхождение царицы

И тут я увидела группу знакомых людей: Брута, Кассия и Каску. Они держались тесной кучкой, словно были связаны. Брут пришел с женщиной, которую я никогда раньше не видела. Должно быть, это его новая жена Порция. Рядом с Порцией стояла Сервилия, и при виде ее я испытала укол зависти.

«Пожалуй, Цезарь мог бы сделать ее одной из своих дополнительных жен! – подумала я. – Нужно набрать их побольше, чтобы вполне использовать эту привилегию».

Занятая этими мыслями, я пропустила большую часть слов Цицерона. Услышала лишь конец фразы:

– Если ты подумаешь над этим.

– Прошу прощения, – сказала я. – Не мог бы ты повторить?

– Я спрашивал, нельзя ли мне взять на время имеющийся у вас манускрипт «Илиады», и еще меня интересуют стихотворения Сафо. Некоторые фрагменты ее сочинений есть только в ваших архивах.

В его живых глазах, окруженных сетью морщинок, светилось такое воодушевление, что я пожалела о том, что не в силах ему помочь.

– Прости, – ответила я, – но выносить свитки из библиотеки строго запрещено.

Выражение его лица мгновенно изменилось.

– Но ведь ты можешь отдать приказ.

– Нет. Даже мне это не позволено. Но я распоряжусь сделать копии.

– Значит, ты мне не доверяешь! – воскликнул он. – Копии!

– Я же говорю, что есть правило…

– А разве ты не абсолютная правительница? Ты не можешь менять правила?

– Это было бы несправедливо, – возразила я. – Нельзя отдавать приказы по своей прихоти.

– Для Цезаря ты бы мигом поменяла все правила, – холодно проговорил Цицерон.

– Копии вполне достаточно, – сказала я. – И ты мог бы сохранить ее для собственной библиотеки. Если ты вспомнишь о кораблекрушениях, ты, конечно, поймешь, почему мы не доверяем наши рукописи непредсказуемым морям.

– Понятно, – проворчал он уже без льстивой улыбки.

– Ты что, испытывал меня? Ибо в противном случае это не имеет никакого смысла, – сказала я. – Повторяю, я с радостью распоряжусь скопировать все, что тебя интересует.

– Не стоит беспокоиться, – буркнул он.

К моему изумлению, Цицерон повернулся ко мне спиной и ушел.

За всю мою жизнь никто никогда так со мной не поступал. Впрочем, это же Рим, а сатурналии – время вольностей. Господа прислуживают рабам, а хозяева поворачиваются спиной к гостям, даже если в гостях у них цари.

– Идем отсюда, – обратилась я к Птолемею и Хармионе. – Пожалуй, нам пора двинуться дальше.

– Да мы же сюда только что пришли, – заныл Птолемей. – Что тебя носит из дома в дом?

Выбор у меня был неширок: я знала дорогу лишь к жилищу Антония, чей особняк некогда принадлежал Помпею. Антоний, захвативший его после конфискации, славился бесшабашным образом жизни. Он не препятствовал своим бесчисленным нахлебникам, разграбившим богатейшее убранство дворца, а многие вещи, включая редкостную мебель и пурпурные покрывала Помпея, и сам просадил в кости.

Найти его тоже оказалось нетрудно. Большой особняк находился довольно близко от дома Цицерона, хотя располагался менее удачно – пониже, на уступе, отходившем от склона холма Палатин. Но все же значительно выше, чем Форум.

Со стороны главного входа доносился громкий шум. Я остановилась, надвинула шлем так, что забрало скрыло лицо, и сжала свой щит. Неожиданно на меня навалилась усталость. Мне вовсе не хотелось шататься по домам римлян, и все это делалось исключительно ради Птолемея. Первые два визита оказались неудачными, но вдруг нам повезет здесь?

Я расправила плечи и шагнула за порог.

Взрыв шума и жаркий воздух чуть не отбросили меня назад. Атмосфера была как на рынке или на состязании колесниц. В зале бурлила огромная беспорядочная толпа; одни приплясывали, другие ели, и все пили.

– Идем! – заявила я. – Проложим себе путь с боем!

Подняв щит, я принялась размахивать из стороны в сторону мечом, и народ (о, радость!) стал разбегаться, расчищая мне дорогу. Оказывается, Гомер прав, и в бою действительно есть упоение!

Позади меня Хармиона делала то же самое, а Птолемей выкрикивал:

– Вперед! Вперед! – и щелкал хлыстом.

Только сейчас я сообразила, что стоило бы найти ему потешную колесницу и лошадок. Это сделало бы наше появление еще более эффектным и доставило бы брату много радости.

Хмельная толпа расступалась перед взмахами моего меча, добродушно принимая правила игры – кто нарядился воином, тот и есть воин. Наконец-то, впервые за весь день, я почувствовала себя непринужденно. Здесь люди не собирались никого судить, они лишь хотели веселиться. Они настойчиво требовали этого веселья, зато не заботились о том, кто и как его обеспечит. В своем нескончаемом стремлении к разнообразию они были истинными демократами: кто именно позабавит их, царица, вольноотпущенник или раб – не имело для них никакого значения.

Единственное неудобство заключалось в том, что забрало моего шлема обеспечивало очень узкий обзор.

– Что это за шум? – неожиданно послышался рядом со мной голос Антония. – О, неужто мой дом подвергся штурму яростных воинов?

По его тону я поняла, что он, как и Лепид, мигом смекнул, что под доспехами скрывается вовсе не мужчина.

Я сорвала с головы шлем и не без удовольствия воззрилась на его растерянную физиономию.