Восьмая муза

Мало-помалу в сверкающем хаосе он стал различать отдельные фигуры. Большинство было в масках. Только Потемкин с открытым лицом возвышался над толпой Голиафом, да маска на Алексее Орлове была надета так небрежно, что легко узнать героя похода 1762 года. Орлов прохаживался лениво вдоль стен. Стоило ему поманить пальцем, к нему кидалась любая маска: и индийский раджа, и страшный дракон, и жеманная пастушка, и заморская принцесса.

Веселье разгоралось. Бойче заиграла музыка, из боковой двери выбежал невысокий гусар. Очертания его фигуры были женственно округлыми, наклеенные усы и громадные бакенбарды, скрывая лицо, торчали воинственно. Гусар фамильярно ударил по плечу Орлова, шлепнул по заду дракона, увивающегося за графом, и жестом велел им убираться. Те безропотно повиновались.

Грянула мазурка, и гусар, подцепив молоденькую барыньку, пустился в пляс. Запрыгали драконы, испанские гранды, принцессы, медведи, лисы.

Мазурка кончилась, началось шествие ряженых. Впереди ступал щеголь, гляделся в зеркало, прыскал на себя духами. Щеголя сменил доктор, который, поклонившись публике, прокричал, что нет ничего важнее медицины, и что если больные и помирают, то только по самым точным правилам науки, а кто хочет прожить сто лет, должен всегда веселиться. А потом проскакал комедиант и пропел песенку о том, что деньги— это пустяки, смешные черепки, глупые медяки. За ним шли артисты, изображающие скупых, которые жевали сухой хлеб, подозрительно оглядывались по сторонам, боясь, как бы не украли их сундуки, наполненные деньгами. Их скаредность, отталкивающий вид должны были убедительно доказывать справедливость того, о чем прокричал комедиант. Как глупо сидеть на сундуках с золотом! Надо жить, веселиться!

Гусар с бакенбардами замахал саблею, и вновь все смешалось, забурлило. Надрывались скрипки, метались люди с лицами чудищ и шутов, сыпалась пудра, звенели шпоры — оглушительно раскатывался маскарад.

Новиков отстранился от перил, вышел на лестницу и стал потихоньку спускаться вниз.

Ему осталось несколько ступенек, как вдруг раздались шаги, и Новиков увидел того невысокого, с воинственными бакенбардами гусара, который так уверенно командовал на балу. Гусар бежал за московской барынькой, испуганной его вниманием и пытавшейся спрятаться под лестницей.

— Ах, постойте, — говорил гусар нежным, вкрадчивым голосом, я хочу досказать свою мысль… Вы поведайте о своих желаниях, а я о своих. Мои желания замыкаются в безделице: быть здоровым, иметь богатство и потом веселиться. А что вы скажете?

— Право, не знаю! — лепетала барынька.

— Ведь только на маскараде и можно быть откровенной, — говорил гусар. — Итак, здоровье, удача, потом радость! И никому ничем не быть обязанным — вот и все мои желания. Ни от кого не зависеть! Ах, это чудесно! Но что же вы молчите?

— Мне дурно…

— Несносно! — топнул ногой гусар. — Отчего вам дурно? Здесь всем должно быть хорошо!

Барынька, охнув, бросилась опрометью прочь. Гусар с досадой повернулся и заметил Новикова, стоявшего на лестнице.

— Что за скучная маска! — пробормотал гусар. Он выхватил игрушечную саблю и уперся ею в грудь Новикова. — Я не люблю скучных масок!

— Увы, господин гусар, эту маску мне подарили матушка с батюшкой, — отвечал Новиков. — Они не знали, что она выходит из моды.

Гусар озадаченно покрутил саблей.

— Живи! Но впредь не попадайся на моем пути. Ты скучен и, видно, не умеешь играть! А жизнь — игра!

Гусар, взмахнув саблей, кинулся вдогонку за барынькой.

У самых дверей Новиков столкнулся с Щербатовым.

— Ты здесь, в прихожей? Как глупо! — заговорил Щербатов, поднимая с лица маску. — Что за вид? Мой дорогой, коль ты здесь, маска необходима. Музыка для всех одна, и ты должен плясать под эту музыку!

— Вы же мне говорили…

— То, что я тебе говорил, пусть останется за этим порогом.

— Да и мне лучше убраться за этот порог. Какой-то гусар чуть не зарезал…

— Гусар! — вскричал Щербатов. — Ах боже мой, ведь это императрица!

И он уставился на Новикова с ужасом.

Екатерина сидела покойно в кресле и тихо посмеивалась.

— Вы, князь, умрете от длинных речей. Не надо столько говорить. Я верю, что комиссия о среднем роде людей многое сделала.

Щербатов покраснел и смешался. Они сидели напротив императрицы и в некотором удалении: и депутаты комиссии, и держатели дневных записей, ошеломленные близостью к монарху. Государыня ласково улыбнулась.

— Не обижайтесь на меня, князь… Хотите, скажу, от чего я умру?

Щербатов протестующе поднял руку.

— Не волнуйтесь, князь, все мы смертны. Так вот я умру от услужливости. Да, да, уж очень я беспокойная, обо всех пекусь. А князь Потемкин смертью праведника закончит свои дни… Ха-ха-ха! Графиня Румянцева — тасуя карты…

Екатерина раскисла от смеха. Щербатов осторожно вторил ей.

— Ах, что я разболталась? Ха-ха! Где же мои дела?

Статс-секретарь подал папку. Новиков со страхом следил за руками государыни: она достала его записки.

— Прочла с интересом письмо господина Новикова. Дельные мысли…

Новиков вскочил с места.

— Ах, сядьте… Мне ваше лицо знакомо. Где же я вас видела? — хитро сощурившись, говорила царица.