Восьмая муза

Над широким лугом мело голубиной стаей. Белое облако опадало на голову старого графа, сидевшего посреди луга в кресле. Свистели графские холуи, и голуби уносились ввысь, сливаясь с солнцем. Чтобы Орлову было удобнее следить за полетом птиц, не запрокидывая головы, перед ним поставили огромную серебряную чашу, и граф тупо смотрел в чашу, не видя светлого неба.

Николай Иванович почувствовал, как ненависть вдруг перехватывает ему горло. Вот человек, который посеял убийство, и оно не перестает давать свои зловещие плоды.

— А у нашего Фалалея голуби веселее летали, — заметил Филипп.

Это у Фалалея Орлов отнял птиц… И жизнь… Он…

— Ах, что я? Что со мной? — хрипло сказал Николай Иванович. — Езжай!

Филипп испуганно оглянулся и хлестнул лошадей.

Остановились неподалеку от села Воробьева на высоком берегу реки. Перед ними лежала Москва. Николай Иванович снял шляпу и вздохнул глубоко. Громадный город раскатывался вдаль и терялся в бесконечности. Вспыхивали под солнцем купола церквей. Где-то летает стая его голубей — книг, выпорхнувших из Воскресенских башен?..

Граф Федор Васильевич Растопчин с утра был не в духе. Агент Степанов донес спозаранок, что в Москву прибыл Николай Новиков и поселился в своем доме на Никольской, а вечером гулял по Москве и присматривался.

«Приползла змея… Опять колдует, сатана», — Федор Васильевич пнул болонку, которая крутилась у ног. Надо принимать меры…

Вновь собирается кучка изменников, плетут свои интриги. Недавно пришла новость, что масоны намерены выбрать адмирала Мордвинова, своего сотоварища по секте, в начальники московского ополчения. Это уже удар по Растопчину, надеявшемуся возглавить опол-чение.

Наполеон угрожает России, и в эти дни доверить ополчение презренным лицемерам, франкмасонам, которые втайне сочувствуют Франции! Что думает генерал-губернатор Беклешов? Тряпка…

Приполз авдотьинский скромник, почуял, что жареным пахнет. Жил осторожно, не высовывался, а теперь, верно, взыграло прежнее честолюбие и корыстолюбие. Права была покойная государыня Екатерина, которая насквозь видела это дьявольское племя.

Федор Васильевич представил, как Новиков снова станет раскидывать по Москве сети, улавливать простодушных, вымогать у них деньги, подобно тому как обирал в свое время доверчивых братьев масонов, и вскочил от возмущения.

Через несколько минут он уже летел в карете к московскому главнокомандующему Беклешову.

— Александр Андреевич, — начал Растопчин прямо с порога. — Москва в опасности. В городе появился бывший каторжник, главарь тайной секты Новиков.

— Мне это известно, — благодушно отозвался Беклешов, запахивая халат. — Не угодно ли кофию, граф?

— Известно? Что же вы думаете предпринять? — нетерпеливо спросил Растопчин.

— Отличные булочки пекут на Кузнецком мосту, — говорил Беклешов, усаживая гостя. — Угощайтесь… Неужели вас тревожит этот отшельник?

— Пятнадцать лет назад он держал в руках всю Москву.

— Теперь он ее не удержит. Руки дрожат…

— О, вы не знаете этого прохвоста. Он и в прежние времена притворялся немощным, но обирал людей как разбойник. Он был казначеем в масонской ложе и изобличен в корыстолюбии.

— Но ведь говорят, до сих пор он весь в долгах.

— Он пустил масонские денежки на ветер, издавая зловредные книги. А сам прятал сокровища в своем Авдотьине и печатал фальшивые деньги.

— Ах боже мой!

— Покойный Шешковский перед смертью рассказывал, что доктор, осужденный с Новиковым, признался в замысле покуситься на священную особу императрицы.

— Невероятно!

— Новиков был прусским шпионом, это доказано, А сейчас есть подозрение, что он метит в агенты Наполеона.

— Что же делать? Из университета сообщили, что ему предполагают отдать типографию для издания книг.

— Чудовищно! — завопил Растопчин. — Самоубийство! Этого нельзя допустить! Эти негодяи намерены взять ополчение в свои руки, теперь они хотят сеять смуту в народе с помощью книг.

— Граф! Выпейте еще чашку. Это укрепляет силы. Вам нужны спокойствие и твердость.

— Генерал! Когда речь идет о благе отечества, я спокоен и тверд. Я убежден, что вы сделаете выводы из моих слов.

Растопчин поклонился и вышел.

Беклешов позвонил в колокольчик — он вызывал начальника канцелярии.

Посещение университета встревожило Новикова.

Молодой чиновник, состоящий при ректоре, жал руку, уверял, что университет счастлив видеть в своих стенах ревнителя русского просвещения и надеется, что типография обретет былую мощь и снова станет источником, излучающим свет знаний. Но с некоторым смущением чиновник добавил, что для сдачи типографии в аренду неплохо бы иметь поручительства и рекомендации некоторых важных особ. Пустая формальность, но дело от этого выиграет.

Среди имен важных особ он назвал генерала Ляхниц-кого. «Влиятельный человек и большой хлебосол», — заметил чиновник.

Новиков обещал выяснить, сможет ли он собрать такие поручительства.

С тяжелым сердцем садясь в коляску, он сказал Филиппу: «Сбежит от меня Ляхницкий в окно…»

Но, против ожидания, Ляхницкий, увидев гостя, распростер объятия:

— Бог мой! Старый товарищ! Как я счастлив!