Воспоминания

Открытие состоялось достаточно официальное, с послом Армении, министром культуры страны. Речи произносили светила медицины – старшего Абрамяна уважал весь врачебно-медицинский мир. Что-то звучное говорил и я. Встречи, интервью, фотосъемки. В кои-то веки были и мои домашние: Марина, Катя, Ксюха. Собрались и близкие коллекционеры. Интерьер немного напоминал зал приемов, но выставка удалась и, хотя посещалась редкими зрителями, породила много толков об Абрамяне, его наследии, моих отношениях с ним и его «подопечными». Впрочем, так было и в горбачевское время моей работы в СФК.

В последний день марта состоялось сообщение о голосовании на Украине, лидировал Зеленский, Порошенко ничего не светило, но меня больше интересовали розы на даче, которые и начал раскрывать от зимнего «плена». Рядом грузно прыгала Фаби, помахивая хвостом и норовя поцеловаться – уж больно ей нравилось солнышко, вкусный холодный снег и присутствие хозяина. Какие тут к черту выборы, ежечасная долбенка о явке, процентах, протестах.

Вот фильм о Лужкове посмотрел с интересом, лично с ним не встречался. Зато по его велению мне три раза давали помещение для Клуба коллекционеров и так же легко отбирали, хотя и иногда оплачивал коммуналку вперед месяца на три. Из собственного кармана. Лужков же процветал, снабжал гречкой весь Балтфлот, баловался медком из собственных ульев.

Я же «услаждал» себя на Гоголевском бульваре собранием некоего Овчаренко для очередного «охмуритель-ного» аукциона. Приторно до безобразия, и за эту чушь и пошлятину кто-то будет платить немыслимые деньги? Оказалось, платили. Мой друг Хайнц, с которым я был, утешил тем, что и в Париже дерьма хватает, выдают за леденец. Вечером того же дня мы вовсю «гуляли» на выставке, посвященной соученику и другу Сарабьянова-старшего Александру Абрамовичу Каменскому, знатоку творчества Шагала, авторитетному исследователю «левого» МОСХа и автору термина «суровый стиль». Догулялись мы до беспредела, вино лилось рекой, заедки почти не было. Возвращался я на такси, оставив машину у Института реализма. Через день, столкнувшись нос к носу с Мишей Каменским, с которым не разговаривали уже года три, я счел долгом извиниться и раскланяться с ним в память отца.

Дача вывела из состояния апатии. Там начал стих о Тане Назаренко – подействовала встреча в Институте реализма. Яркая, броская, Таня, моя ровесница, была и сейчас привлекательна. В силу склонности к Бахусу ее опекал статный мужчина, постоянно переживая за ее излишнюю рюмку. Беседа наша была веселая, сбивчивая, обо всем и потому мне запомнившаяся. Стих, ей посвященный, я прочитал тоже при интересных обстоятельствах. Об этом потом.

Открывшаяся большая выставка Репина, вроде виденных и перевиденных до оскомины работ, удивила неожиданной свежестью и новизной. Портреты Стрепетовой, Стасова, Тургенева, Мамонтова, детские портреты показались мастерски свежими, местами проникновенными. И в книге Корнея Чуковского «Илья Репин», и в автобиографичной «Далекое близкое» было очевидно, как влюблялся Репин на время сеансов в портретируемого. Известно также, как он парадоксально менял свое мнение в течение времени на противоположное. Это могло мешать остроте характеристики и подкупало. Полная противоположность критическому взгляду его неподатливого ученика Серова.

«Бурлаки на Волге» мне по-прежнему казались надуманно-постановочными, театральными, а может, и излишне иллюстративными, хотя и не без блеска написанными, несмотря на некоторую «пережаренность» живописи. Необычайно торжественно, оркестрово звучало впервые вывезенное из Русского музея «Заседание Государственного совета», а некоторые подготовительные портреты, Победоносцева в особенности, можно было предпочесть Эдуарду Мане. И все-таки лучшей работой среди многочисленных картин и эскизов я считаю «Крестный ход в Курской губернии» и эскиз к картине «Не ждали» – точность рисунка, простота и выверенность композиции, утонченность цвета. Неожиданно. Что-то казалось и банально-фальшивым: вульгарная «Софья», салонный «Садко», зловеще-карикатурный «Большевик», да и «Гопак» пестрил безвкусицей. Самый крупный талант «передвижнической» России. Самые нелепые ошибки и претензии в высказываниях. Да простят меня «репиноведы». После выставки Репина надо было отлежаться, отдуматься, но черт меня понес в галерею Омельченко на Арбате, где шел фильм об Эрнсте Неизвестном с последующей дискуссией. Ошибку свою я вскоре понял и бежал оттуда стремительно.