Воспоминания

Апрель распалялся жарою, и уже с десятых чисел пробралась по верхушкам первая зелень. Так, вполсилы. В парках набухли почки сирени. Выставки сменяли одна другую. На Петровке Генриха Худякова – чушь из стекляруса, синтетический попкорн. Комар и Меламид – агрессивное хамство, бездарное издевательство над прошлым. Не ответит. В «Гараже» – Пепперштейн – ловко, мастеровито, навязчиво-пугающе: «Не ходите, дети…» И темы перебегают как от одного смельчака к другому – то американские идолы-президенты со «звездно-полосатым», то сексуальные игры наших вождей с музами, а то еще хуже – язык не поворачивается. Противно до тошноты. Обидно, что с этим хамлом когда-то сидел за одним столом, а его еще и рекламируют по телевидению, изучают искусствоведы. Был провокатором, стал мастурбатором.

Приехав на дачу, обнаружил еще порцию дерьма – Никита вообще не убирал территорию, помойка по всему участку. Наорал на него, его мать Ирину, грозил выгнать. Впервые так разошелся. Чтобы успокоиться, раскрывал пленку с цветов и кустов. Меж тем почки на черемухе разрывались листиками, сквозь лед пробились белые, синие, фиолетовые цветы, крокусы-подснежники. Занялся любимым делом – жег костер из старых листьев. Как уж тут обойтись без стиха.

Костры горели в эту ночь и в Париже. Пылал Нотр-Дам, рушилась крыша, растекался свинец ее покрытия. И были это не проделки Квазимодо или теракты. В нашем «замке», Инженерном корпусе ГТГ, проходил «Черешневый фестиваль»: коктейли, дресс-коды, игра в бомонд, скука смертная и улыбки на лицах. Сбежал на Салон в Манеже – тоже не весело, но хотя бы «без понтов», все на продажу, на показ, но дорого. Зато устрицы раздавали бесплатно.

Пришло время отдавать работы на выставку «Сады и парки Серебряного века» в Царицыно. Слегка оголились стены, все-таки восемь работ, зато упаковывали профессионально, бережно и быстро и, к счастью, недолго. Успели, встретившись с Лозовым, на открытие выставки Тани Назаренко. Тьма народа, долгие речи, мое громогласное чтение ей посвященных стихов – Церетели иногда вздрагивал, но уж запомнил навсегда. Замечу, это сыграло некоторую роль при присвоении мне звания почетного академика позднее. Банкет, начала которого публика ждала с вожделением, затянулся, водка лилась рекой, ею же и запивали, закуски, кроме крендельков с пятачок, не было. Все «перебрали», а поскольку женщин было более двух третей, то по углам раздавались веселенькие песни под баян (откуда взялся?) и без оного. Пришлось подпевать, да как. Разругавшись со своими спутниками, я сбежал от них, не поехал на Салон в Манеж, заставил себя по дороге плотно поужинать и на общественном транспорте поздно добрался домой. Все. С меня хватит.

На следующий день история с Академией продолжилась в виде звонка Лены Болотских, попросившей меня передать кое-какие сведения о себе для избрания в Академию художеств. Вечером того же дня я уже рассказывал о коллекциях послевоенной Москвы, читал свои стихи в Музее импрессионизма. Слушателей было мало, слайды с картин смотрели с удовольствием.

Вскоре была и печальная дата – три года со дня смерти Володи Немухина. На кладбище было всего восемь человек, поминки не устраивались, весь этот вечер я вспоминал его, читал записи рассказов в моей книжке заметок. Иногда попадалось и что-то забытое, о событиях, которые кроме него и меня, кажется, никто и не знал. А сколько было. Володя был наблюдательным, прекрасным рассказчиком, с собственными речевыми оборотами, но никогда не злословил. Будучи человеком по натуре доброжелательным и крайне порядочным, хотя и принципиальным, он не любил кого-нибудь охаивать. То, что считал достойным, то мне и рассказывал. Без скабрезностей. О многом я упомянул. Надеюсь, это будет интересно и читателям и историкам искусства. В правдивости его рассказов я не сомневаюсь.

Было крайне обидно, когда выставки работ таких художников делались небрежно, абы как. Недобро вспоминая выставку Свешникова на Маяковке, Целкова у Семенихина, многие Зверева и Яковлева, недавнюю О. Рабина в бывшем павильоне «Культура – Узбекистан» на ВДНХ. Такой же оказалась и открытая на следующий день выставка работ Немухина в галерее «Романов» у Фомина. Показ четырех фильмов о Володе, фуршет с изобилием вина и красной икры не поправляли дела. Жалею, что мое выступление, говорят, яркое, вписывалось в скуку и ограниченность экспозиции.