Воспоминания

Самым неожиданным и сильным впечатлением для меня стала не столько выставка, сколько окружающая ее обстановка праздника, игры, венецианской лагуны и прочего. На Пьячетта ди Сан-Марко приехавшие со мной две наиболее пожилые дамы (всего было около двенадцати коллекционеров) – Чудновская и представительница многочисленного семейства Серовых (не помню имени-отчества) – вдруг внезапно упали на колени и прослезились. Решив, что дамы устали, я поинтересовался, что с ними. Было взволнованно сказано, что об этом мгновении они мечтали всю жизнь и не рассчитывали, что оно настанет. Благодарность их к судьбе, случаю, да и ко мне была беспредельна. Когда мне бывает невесело и я кляну свои коллекционерские пристрастия, нервотрепку, часто пустую трату времени и неблаговидные поступки, я вспоминаю об этой сцене. И тогда многое становится оправданным.

Вспоминая о больших зарубежных проектах – упомянутых или о таких, как выставка Родченко и Степановой в Мадриде, русской и советской графики в Варшаве, авангарде 1900-1920-х годов и искусстве перестройки на Лонг-Айленде в США или «Авангард России» в Валенсии, – я не забываю о скромной выставке работ рано умершей Нади Рушевой в залах Октябрьского района, эксцентричной экспозиции работ А. Зверева в СФК на Старой Басманной или там же «Союза русских художников», «Голубой розы» в ЦДЛ или бравурной «Новое искусство – новый быт» в Зарядье.

В этот же период работы в Фонде, стараясь использовать мое положение в нем, мнимое и действительное, ко мне обратился руководитель «Дягилев-центра» Любашевский. Такие организации стали возникать как грибы после дождя, часто паразитируя на невежестве «новых русских», желании их меценатствовать, а иной раз и вовсе не для забавы. «Дягилев-центр» преследовал цель благородную – возродить постановки «Русских сезонов», что иногда и делал в Кремлевском дворце съездов с большой помпой. «Центр» оплатил часть билетов и для поездки в Венецию, попросив включить его название в число спонсоров выставки. Затем шли долгие и безуспешные переговоры о приобретении коллекции театральных работ из собрания Н. Д. Лобанова-Ростовского. Все происходило в якобы собственном ресторане «Дягилев-центра» на Лесной улице, и не раз. Ничего из этого не вышло, денег у Любашевского не было. Через почти двадцать лет коллекция Лобанова попала в Константиновский дворец и хранится теперь в Театральном музее Санкт-Петербурга. Обошлась она пятикратно дороже оценочной стоимости «Кристис», пройдя через заинтересованность «Лукойла», Церетели, Лужкова – всех не упомню.

Выставки приносили немалые спонсорские отчисления, создавали Фонду известность, были замечены и одобрены «в верхах». Наиболее эффектными в России были они и на вечерах программы «Премьера коллекции». Достаточно сказать, что это были обычно однодневные выставки, сопутствующие музыкальным представлениям Иветты Николаевны Вороновой под девизом «Новые имена». Она окружила себя коллективом «звезд»: музыкантами, дирижерами и исполнителями, артистами оперы и балета, одаренной молодежью. Концерты проходили в Большом театре, консерватории, Кремлевском дворце съездов и других общественных местах. Все это сопровождалось подготавливаемыми мною выставками на двадцать – тридцать работ. Но какими. Триумф вечеров был ошеломляющим и… хорошо забытым в послегорбачевское время, хотя программа продолжалась. Иветта Воронова умела убеждать и партийных бонз, и богатых зарубежных спонсоров. Сотрудников Фонда легко превращала в «обслугу», сопротивлявшихся этому уничтожала. Так, она в два счета расправилась с парторгом Малининой, поставила на место заместителей Мясникова, да и он ее побаивался. Лишь мы с Савелием Ямщиковым держались независимо – обойдись попробуй без наших шедевров, а «гламурными фейерверками» тертых коллекционеров было не удивить.

Так и существовал Фонд – помесь важного дела и постоянного саботажа, массовых семинаров и пустых чествований, блистательных вечеров и «обкомовских» проработок. Контакты между Лихачевым и Мясниковым, Горбачевой и Лихачевым, склоки в «разнолицем» президиуме, постоянное наушничество, к которому было терпимо руководство, и не всегда ясные денежные «вливания» разваливали СФК изнутри.