Воспоминания

Вечером 20 августа, надев драные кирзовые сапоги, такой же обношенный бушлат, я приготовился идти на защиту Белого дома, но, по настоянию своих, решил отложить до утра. Ровно в восемь утра, оставив «дачникам» пятьсот рублей, с двумя тысячами в кармане я уже стоял возле Белого дома, постукивая палкой. Нога ныла. Только с третьей попытки мне удалось передать «для защитников» мои деньги, затем попал в первую очередь оцепления, ближайшую к Белому дому. Люди вокруг были деловые, что-то таскали, много говорили, были и женщины, и потертые старики, но в основном ребята бравого вида, кое-кто с оружием. Обозвав меня – небритого, с палкой, в замшелой одежде – дедом, мне дали наказ не высовываться из толпы и ждать. Ждать пришлось долго. Наконец, когда Руцкой вызволил и доставил из Фороса Горбачева, Ельцин сказал нам патриотическую речь, толпа стала потихоньку расходиться. Все было ясно, ГКЧП кончилось. Тут я краем глаза увидел, как, убрав решетки ограждения Москвы-реки, бульдозер своим «ножом» сбрасывал остатки пищи, да не объедки – кормили нас хорошо, – а полновесные продукты.

В Смоленском гастрономе, благо рядом, меня пропустили без очереди к винному прилавку. «Защитник устал от боев» – или нечто подобное слышалось за спиной. Этот «защитник» под уже гораздо более недружелюбные взгляды очереди попросил бутылку дорогущего французского коньяка, хладнокровно повернулся и вышел под неодобрительный ропот. Коньяк этот мы распили с сослуживцами – в Фонде их почти не было, все расползлись кто куда. Мясников сидел в своем кабинете ссутулясь, весь обсыпанный пеплом. «Стреляный воробей», он, наверно, хорошо помнил попытку «бериевского» переворота, снятия Хрущева, видимо, и что-то другое, мне неизвестное. «Все кончено», – тяжело произнес он, и это явно относилось не только к ГКЧП.

Зато в 1992 году в Манеже открылась выставка нашего собрания, к которому я «присоединил» и небольшую часть коллекций Е. Нутовича и А. Еремина. Все это происходило на том же втором этаже, где в 1962 году, тридцать лет назад, Хрущев громил «пидарасов»-нонконформистов и где начались первые мои публичные выступления, как всегда своевольные, «поперек» всех. Вот тебе и поворот истории. Все это было уже на излете интереса к частным коллекциям – не до того людям стало, но народ еще шел.

В апреле 1993-го, когда я уходил из Фонда, умерла моя тетка Надя, Кыка, выходившая меня вместе с бабушкой Любой в голодном 1946 году, по сути, спасшая мою жизнь. Ушла она тихо, хоронили только семьей. Я, слава богу, был в Москве. От поездок в это время я просто осатанел, к началу 1993-го их было двадцать семь, к 1994-му – тридцать шесть по всей Европе.

В Фонде, прослужив после «переворота» еще чуть менее двух лет и организовав несколько выставок, в том числе и описанную «венецианскую», пережив тяжелую депрессию, я закончил книгу о коллекционерах, однако набор был рассыпан, издательство «Новости» приостановило работу, с «помощью» Ходорковского «уплыли» деньги для Музея современного искусства.

Бесславно закончилось и существование Всесоюзного общества коллекционеров, учрежденного в 1990 году только благодаря моему энтузиазму. И устав его, и оргсобрание, и правление – все было на моих плечах. Оно объединило около трех тысяч членов, одно правление составляло сорок восемь человек и представляло все возможные виды собирательства – как традиционного (нумизматы, филателисты, филокартисты, коллекционеры изобразительного искусства и т. д.), так и любителей визитных карточек, трамвайных билетов, банок из-под пива, только кранов – подчеркиваю – от самоваров, замков и клейменых кирпичей от Византии до XIX века. Председателем правления был избран замечательный актер Лазарев-старший. Просуществовав до 1993 года, общество не сумело получить ни субсидий, ни обещанного помещения. Я прекратил работу в нем еще ранее.

«Исчезла» из Фонда культуры (уже России) Раиса Горбачева, убрали Мясникова, заменив невеждой и самодуром Нерознаком, резко сократили число сотрудников и среди «аппарата», и на периферии. Наиболее ловкие уходили в бизнес. Лихачев не ладил с Ельциным, подумывал об уходе. Незадолго до этого через своего советника Аренштейна он предложил мне подумать о работе первым зампредом. Мысль сама по себе была нелепа – я не хозяйственник, даже не кандидат наук, Фонд разваливался. «Председателем земного шара» быть было смешно, такие уже когда-то были.

Весной 1993 года я ушел из Российского фонда культуры, опять в никуда, хлопнув дверью и обвинив руководство Фонда в его развале. Досталось от меня и Лихачеву за неумение управлять. Вряд ли в этом была его большая вина. Разваливалась страна, что там до фондов, резко порывая с прошлым. Расставался с ним и я.