Воспоминания

Новым руководителем Российского фонда культуры с подачи Савелия Ямщикова, Ларисы Назаровой и автора этих строк стал Никита Сергеевич Михалков. Сначала забаллотированный съездом, он единогласно был утвержден, отметя всех других кандидатов пламенной и многообещающей речью. Когда через десятилетие праздновался юбилей Фонда и я как один из «старожилов», кстати и членов правления (не президиума), был на этот вечер приглашен, то кроме откровенной скуки других чувств не испытывал – так было велико разочарование в последний год работы. И сейчас этот бывший особняк С. М. Третьякова, затем П. П. Рябушинского навевает тоску, когда я прохожу мимо него по Гоголевскому бульвару. Правда, не «Мелодия», не звучит.

«До основанья, а затем…»

Виктор Ефимович Магидс слыл за человека знающего, интеллигентного, осторожного. Собирал он западноевропейское искусство. Показывая свою коллекцию редким «доверенным» коллегам, он называл фамилии авторов с особым вкусом и значением. Глуховатым голосом, как некую интимную тайну, он произносил: Кранах, Гольбейн, Рейсдаль, Остаде, Броувер и другие хрестоматийные для истории искусства имена. Были ли это все подлинники – поди разбери, но он считался обладателем наиболее значительной в СССР частной коллекции «иностранцев».

Осторожность его в общении с людьми была нелишней. Поговаривали, что при сталинском режиме он отсидел восемь лет в заключении как японский шпион. Там он и познакомился со своей избранницей на всю жизнь, женщиной железной воли, работавшей надзирательницей в женском отделении лагеря. Магидс никогда не отрицал, но и не подтверждал свое прошлое, но человек он был бывалый, блатной жаргон знал. Я познакомился с ним в конце семидесятых, он предлагал что-то по мелочи: то агитационный фарфор, то живопись «парижской школы» – стоило это тогда дешево, – но с хорошим провенансом и убедительным разъяснением. В 1984 году его коллекция была конфискована как вещдок по «комиссионному» делу. Предполагался арест сорока коллекционеров с аналогичной конфискацией и группы продавцов с Якиманки (тогда улица Димитрова), наиболее солидного магазина, сменившего староарбатский, где во второй половине шестидесятых годов всех пересажали, а магазин срыли вместе с фундаментом «до основания».

После конфискации через день Магидс позвонил мне, предварительно предупредив: «Если боитесь говорить со мной, я пойму, многие (и назвал фамилии знакомых мне коллекционеров) отказались со мной общаться». Я ответил, что у меня нет оснований прерывать с ним отношения. Тогда предусмотрительный Виктор Ефимович сделал следующий ход, сказав: «Когда мне будет нужна ваша помощь, не откажете?» Я подтвердил.

Вскоре «дело коллекционеров» развалилось, началась перестройка. Однажды раздался звонок, и я узнал голос Магидса: «Помните, вы обещали мне помочь?» Я не отказался от своих слов и участвовал в «вызволении» коллекции Магидса из Музея декоративно-прикладного искусства, где она временно хранилась. В дальнейшем В. М. стал членом Клуба коллекционеров СФК и привел туда нескольких человек с сомнительной репутацией, но богатым опытом.

Развал СФК – РФК, Клуба коллекционеров, бесследное исчезновение Всесоюзного общества коллекционеров, мой уход из Фонда опять превратили меня в человека «свободной» профессии. Ненадолго. Ровно через неделю я уже числился благодаря Магидсу в созданном под патронажем Ходорковского Художественном фонде «Возрождение» в Неопалимовском переулке, где и тогда и теперь находилась рядом редакция журнала «Наше наследие» во главе с Енишерловым, с которым я враждовал с давних лет работы в СФК. Магидс – как генеральный директор этого очередного «Возрождения», я – как главный советник и еще трое сотрудников, включая переводчика (он же хозяйственник, «бывший» из органов), бухгалтера и шофера, должны были отбирать, закупать и поставлять Ходорковскому и К^о произведения искусства для всякого рода «подношений», то есть взяток. Так продолжалось финансовое, но не только, растление страны. Контора платила щедро, времена начались нелегкие, и коллекционеры охотно несли вещи из своих коллекций – «наличка». Цены были еще не вздутые, несли многое. Все это отправлялось в «правильные» руки Ходорковского и его подручных по «Менатепу», среди которых выделялись Невзлин и Сурков. С ними обоими я встречался тоже, не часто. Суркова я знал по Фонду. Был он и организатором встречи членов Клуба на Таганке, в первом «бизнес-центре», где были накрыты столы «по вышаку», и мы с женами, в немалом количестве приглашенные, услышали к концу застолья, чем обязаны сей милости. Нас призывали дать на временное «повисение» в отделение этого и других банков шедевры из собраний за небольшую мзду и безо всяких гарантий.

Наиболее «тертый» член Клуба Роман Козинер, отсидевший в юности немалый срок как «форточник», в ответной речи, как я его ни сдерживал, в изысканных блатных выражениях послал организатора и его идею «по матушке». Вечер закончился без шума оркестра и аплодисментов.