Воспоминания

Московская галерейная деятельность в это время сворачивалась. Шла молва о ликвидации Дома художника на Крымском валу, это помещение отдавалось Третьяковке целиком. Галереи выселялись, антикварные салоны прерывались. Позднее так оно и вышло. Сократилось и число дилеров-спекулянтов. Стали распродаваться коллекции так называемого современного искусства, как в начале девяностых антиквариата. Меня, как и других крупных коллекционеров, это не касалось, скорее, недорого можно было что-то приобрести, пополнить коллекцию. Но наличных денег не прибавлялось, да и азарта прежнего не было. Оставалась, как говорили старые коллекционеры «полировка крови» – отдельные выборочные покупки, иногда крайне дешево.

К концу года к изданию были подготовлены двадцать пятая и двадцать шестая книги стихов. Многие уже знали об этой моей стороне творчества, просили книги, и я охотно раздавал их десятками на вернисажах. Экспонаты по-прежнему отдавали на выставки бескорыстно, но уже за наиболее ценные требовали страховки. В редчайших случаях мы получали компенсацию, когда надолго отдавали на выставки работы Шагала, Малевича, Явленского. Суммы были незначительными, но, по крайней мере, это давало моральное удовлетворение.

В конце ноября я все-таки решил «напоследок» слетать на «русскую неделю» в Лондоне. Опять через Минск. В Лондоне было плюс восемь градусов, отель St. David, к которому я уже привык, с английскими завтраками, обильными и невкусными. Аукцион «Кристис» заставил сомневаться в спаде спроса, все уходило по завышенным ценам. Свыше двух миллионов фунтов был продан натюрморт Гончаровой, даже Маркин, владелец московского музея-галереи, не смог соперничать с «мажорами» в ценах на нонконформистов – новые покупатели, «новые» деньги. И все-таки на аукционе «Бонхамс» мне удалось пятикратно ниже прежней стоимости на подобные произведения купить эскиз костюма и декорацию Л. Бакста. Ранее это было для меня почти нереально. Да еще и Экстер – как говорят, просто даром. И в довершение также триптих Эрнста Неизвестного, что, зная цену и качество, было несомненной удачей.

Летел я в Москву окрыленный, перегруженный еще и прежним лондонским имуществом. Настроение было как у старого игрока, напоследок снявшего «банк». Когда все это благополучно было выгружено в Москве – триптих пришлось разделить по частям – почти два метра длины, то можно было удивиться – хватило на маленький трейлер. Интересно, что в вечер прилета позвонили из аукционного дома «Бонхамс», которому кто-то предложил выкупить у меня костюм Бакста («дягилевская» постановка!) за почти тройную цену. Ну не успел к аукциону, бедняжка. Почему такая удача на этих торгах – могут быть разные причины. Последний из аукционов – самый малочисленный по участникам. Разъехались дилеры. Не поднялись цены. Не было «остроты глаза». Да иногда и просто «прозевали», погуляли накануне, отвлеклись. За двадцать пять лет моего участия в лондонских торгах всякое бывало.

В начале декабря валил густой снег, была благодать на даче, Лондон, с его цветущими розами, вечнозеленым убранством, пальмами и солнцем, казался выдумкой воображения. Вскоре в «модном» сборнике вышел номер с очередной статьей о нашей коллекции. Издание было «гламурное», я, видимо, не сориентировался сначала, затем это вызвало раздражение. С тех пор отказываюсь от любых публикаций коллекции и тем паче моей «персоны» во внеискусствоведческих изданиях, отказываюсь от модных телепередач по ТВ и заслужил давно уже славу несговорчивого привереды. Ответ мой «им» один – в стихах. Один из них «Опасно. Внимание» злющий. Та чушь беспредела, которая царит на нашем ТВ, и не стоит слов. Но что особенно удивляет – это бессмыслица специализированных передач, посвященных искусству, собирательству, художественному рынку у Архангельского, Швыдкого и иже с ними. Равняйтесь на Сати Спивакову, «гуру», вот где ум, такт и знание.

Накануне дня рождения седьмого декабря, которое праздновать я и не собирался, разразился настоящий скандал. Этот день я провалялся в постели, не желая никого видеть, но, к удивлению, принимая по телефону многочисленные поздравления. Но то, что хотелось ожидать от близкого человека, Марины, не получил. Застолье было на следующий день не по моему поводу у Пушкаревых. На дачу к себе я ездил теперь один, часто высказывая свое раздражение в стихах. Так появился критический цикл, осуждающий «власть имущих», установленные правила режима, персоналии его. Позднее он вошел в один из сборников.