Мои же хорошие знакомые стали постепенно уходить. Нет Д. В. Сарабьянова, Т. В. Печковской, В. А. Пушкарева, Жени Нутовича, Славы Колейчука, уходят «шестидесятники». Володя Немухин, Женя Нутович и Борис Свешников лежат на Ваганьковском кладбище. Я и забыл, что как-то помог Жене остаться в Горкоме графиков, не числиться тунеядцем – при советской власти это было опасно. Об этом мне напомнила Ляля, сестра Нутовича. Я едва вспомнил, что жене Бориса Петровича Свешникова Ольге помог дополнить стаж для получения полной пенсии, оформив на нее свои издательские гонорары. Я помню как благой поступок ту же историю, проделанную мною для Оскара Рабина в начале семидесятых, когда я был в «Мелодии». Не для пенсии, а для того, чтобы не выслали из Москвы. Но и друзей этого «призыва» почти не осталось – Боря Жутовский, Слава Калинин, Толя Брусиловский, Франциско Инфанте, со многими годами не видимся.
В последнюю поездку в Лондон, опять через Минск, опять отель St. David, забрал какие-то остатки в «Бонхамс», купил, правда, удачно пейзаж в «голуборозовской» манере Н. Миллиоти и с огорчением обнаружил в неизвестной мне книге Киселева «Голубая роза» массу напечатанных работ из нашей коллекции. Меня об этом никто не уведомлял, никто не спрашивал. Москва встретила температурой минус тридцать градусов, благодарностью от музея г. Вольска и недоставкой работы Н. Миллиоти. Она все-таки по моему заявлению нашлась, застряла в Минске и через два дня была нам доставлена домой.
Первого марта мы слушали речь Путина. Реакция моя на нее выражена в стихе «Путин и пути на», позднее вошедшем в сборник «Славься, страна». История будоражила меня по ночам, где комедия ее, где трагедия – поди разбери. Но, как писал другой В. В., Маяковский, и «мне бы писать романсы». Что-то не получалось. Тянуло к «суровым будням». А они преподносили и другие невеселые сюрпризы. Резко ухудшилось здоровье старшего сына Игоря, и, несмотря на все консультации хороших врачей-знакомых, ему требовалась пересадка почки. Печально обстояли семейные дела у младшего – Кости, развод был неминуем, жена его вела себя неподобающе резко. Марина все это крайне переживала. Рушилась ее мечта о дружной семье, сборах всех на даче. Приходила она поздно, в детали меня почти не посвящала, как бы отстранив от этих проблем «за ненадобностью». Я и не пытался как-то встроиться в этот конфликт, понимая, видимо, примитивно, что кто подставляет спину, на том и везут. Перед Восьмым марта Гаяне окончательно выехала из квартиры, которую я когда-то им подарил, и поселилась отдельно. Скандалы все равно не прекратились. Единственно, что я мог, – почаще бывать с женой в церкви, мы ездили и в Саввино-Сторожевский, и в Новоиерусалимский монастырь, были на других богослужениях. Молился за благополучие семьи, принял миропомазание.
Религиозным человеком, тем более воцерковленным, я себя считать не могу, хотя и крещен с младенчества, и каждое утро читаю множество душеочищающих молитв, не забываю и на ночь. Не сомневаюсь в высшем нравственном значении десяти заповедей. В существовании Господа, как высшего разума. Дале трудно. Молитвы для меня – прежде всего поиск смирения, обуздания страстей. Дале не буду.
В наших дачных местах близ Королева было два замечательных музея. Один я до сих пор не навестил, второй – музей Дурылина, тайного священника, литератора, собирателя, построившего свое жилище, ставшее и местом молитв, из бревен разрушенного Страстного монастыря, мы наконец посетили. Друг Михаила Нестерова, Роберта Фалька, в доме Дурылина бывали Шаляпин, Яблочкина, композиторы и музыканты, священники и поэты. В годы «советской бесовщины» здесь спасали души и прихожан, и «прохожан». Фальк здесь вылечился от мучивших его депрессий – вот бы и мне. Отец Николай и отец Владимир, мне сочувствующие, помогали мне, народ поддерживали, усмиряя страдания от депрессий, но вылечить не могли.
Чувствуя, что мои знакомые, товарищи, редко друзья «шестидесятники» уходят, я постарался написать о них стихи. Так появился их целый цикл, разросшийся до пятидесяти стихотворений. Вскоре он был издан отдельной книгой, из которой я часто читал на вечерах подобающие случаю. Большинство, к сожалению, было посвящено ушедшим.
Мартовские выборы, в которых я и не участвовал, принесли победу Путину. За него проголосовало более 70 процентов избирателей, в том числе Марина. Со времен Брежнева я не ходил на голосования. Бессмысленно. Последнее место на сей раз среди кандидатов занял Бабурин – демагог и горлопан. Если учесть, что из комсомола я выбыл за неуплату взносов и безо всякого наказания за это, а с одним из действовавших президентов, причем первым, а в особенности с его женой не раз встречался, да и «общался» с членами Президиума ЦК КПСС, то мог себе позволить не быть наивным. Держава – одно, страна – другое, власть – дело третье, а там еще такая цепочка «с пятого на десятое».