Воспоминания

Поездка в Лондон опять через Минск начиналась неутомительно, хотя я понимал, что это одна из последних «деловых». Знакомая гостиница, примирение с «Сотбис» по их инициативе, осмотры-«вьюинги», нежелание тусоваться на приемах и окончательное изъятие работ для вывоза в Москву улучшали настроение. Разумно, спокойно, без суеты – так все складывалось. Соблазнов вроде как и не было, кроме «шестидесятников», цены не особенно упали. На «Макдугаллс», видно со скуки, битовал за работу Бориса Григорьева. Отношения закончились конфликтом. С тех пор отношений с этим аукционом более не имею – достаточно неприятностей. Время оставалось на музеи, и, как обычно, напоследок был в Институте Кур-то. От фовистов и экспрессионистов, через Блау Райтер, к импрессионистам, а затем и «пост»: Сезанну, Гогену, Ван Гогу и любимейшему «Бару в “Фоли-Бержер”» Эдуарда Мане – шедевру всего искусства новейшего времени, и в этом меня никто не разубедит. Все последние годы – а бывал я в Курто сотни раз – я заканчивал обзор у «Портрета жены» Гейнсборо. Он написал это чудо любви и нежности, когда его жене было пятьдесят и тридцать лет они были вместе. При всей моей глубокой симпатии к нашим отечественным портретистам XVIII – начала XIX века по мастерству и проникновению с англичанами они не сравнятся. Этот портрет был для меня каким-то искуплением перед любимой женщиной. Не знаю, думал ли об этом художник, может, это плод только моей фантазии. Для меня видеть его в Курто стало каким-то обрядом тайного покаяния перед Мариной за принесенные ей несчастья, о чем она и не догадывалась. К этому примешивалась и печаль, что изменить многое невозможно, тяготившая неизвестность. Огорчало и то, что это мог быть один из последних визитов в страну, которая странной иронией судьбы стала вторым моим домом.

Прилетев в два часа ночи, раскидав «лондонские» остатки по галерее, вечером того же дня я уже был на музыкальном вечере в «зале Врубеля», где проходили концерты, организованные Иветой и Тамазом Манашеровыми. Прокофьев, Шуман, Танеев – музыканты играли ярко, с «отдачей». Вокруг затаился врубелевский «Пан», витал дух «Сирени», на верхней панели тосковала «Принцесса Греза», пугающе затаившаяся в ломаных формах панно. К вечерам, их организаторам Манашеровым я питаю симпатию, мне по душе их увлеченность и живописью, и музыкой, и поэзией, не наносная, наполненная эмоциями и смыслом; им интересны рассказы «дедушки Мазая», мои оценки, историйки. Не сомневаясь, я именно их включил, как завершение, в свою книжку о коллекционерах другого периода, но «одной пламенной страсти».

В таком тонком и коварном деле, как собирательство, волею судеб и своего желания, я сделал то, что считал своей, если хотите, миссией, возможно, самонадеянно. Не жалею. Со счетов не сбросишь два клуба – СФК и «Новый Эрмитаж», двадцать семь выставок из частных коллекций за рубежом, не от художников, а от частных собирателей впервые с 1917 года. Свыше ста сорока в СССР – России. Настойчивое и постоянное утверждение статуса коллекционера, его общественной пользы. Не только мною – Зильберштейн, Антонова, Ямщиков, Воробьев. Всесоюзное общество коллекционеров – мое «корявое» детище, три тысячи членов. Передачи, публикации. Первое начинание с Музеем современного искусства с Василием Алексеевичем Пушкаревым. И работа с 1986 по 2011 год без отдыха, без перерыва, да и потом не отлынивал. И тем себя утешаю в трудные минуты. Более чем своим собиранием коллекции.

Между тем отторжение от всей этой привычной деятельности шло полным ходом. В галереях и на вернисажах я еще бывал, иногда читал стихи, посвященные художникам, иногда рассказывал о коллекциях с показом репродукций, но почти прекратились деловые контакты с собирателями, посещения нашей коллекции, экспертные заключения, и ранее редкие. Когда-то в 1987 году, закончив работу в «Мелодии» художником, я сказал себе: «кисточку в руки больше не возьму». Сейчас я практически «замораживал» свое собирательство, не прекращая участия в выставках, чаще организуемых не мною. Чего тут было больше: разборчивости, пресыщенности, гордыни – не знаю, только не лени. Часто отказывался от участия в музейных выставках на правах экспонента. Непрофессионализм сотрудников, дирекций, шумная рекламность, небрежение к самим экспозициям, перегруженным «дизайном», журналистская беспардонность в поисках «жареного». Отказывался и от участия в известных передачах по искусству – подстраиваться под вранье дилетантов и самозванцев. Они заполонили галереи, средства коммуникации, наводнили рынок «новоделами» и фальшивыми экспертизами. Умничают, разглагольствуют, издают сравнительные «табели о рангах» художников и впаривают неучам втридорога несусветную чушь.