Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России

Спустя несколько дней, когда я шел на работу в киностудию, чекисты, устроившие облаву, огородили цепями со всех сторон этот квартал и начали методически обыскивать всех на улице и в домах, которые граничили с ним. К счастью для меня, этот квартал включал и кондитерский магазин, где, как обычно, в дверях сидела миловидная девушка. Нельзя было терять ни минуты. Я подошел к ней.

– Спрячьте меня, – сказал я, – они не должны меня схватить.

Она была очень бледной.

– Входите, – сказала она.

В задней части магазина находился большой котел, в котором варили сладости.

– Залезайте туда! Он глубокий, и я прикрою вас мешками.

Она сняла с котла деревянную крышку. Я запрыгнул внутрь и скрючился на дне; она прикрыла меня мешковиной и вернула крышку на место.

Через некоторое время я услышал голоса и шаги чекистов, производящих обыск и допрашивающих людей на улице, а затем группа уполномоченных вошла в магазин. Девушка сказала им, что ее отец находится в Бутырской тюрьме и она дома одна. Чекисты обыскали магазин, обошли вокруг котла, взяли конфет, не заплатив за них, и ушли. Еще час я сидел в этом жалком котле, испытывая невыразимые муки от судорог, и, наконец, отважился вылезти. Девушка просияла мне навстречу, когда я вышел.

– Теперь я отплатила вам за то чудесное яблоко, – сказала она, но это было лишь начало ее расплаты, потому что она стала одним из моих самых надежных агентов.

Через несколько дней у меня случилось еще одно потрясение. Я шел через огромную площадь перед Большим театром, когда к краю тротуара подкатил автомобиль, и из него вышел сам Дзержинский. Мне пришлось сделать шаг назад, чтобы дать ему дорогу, и он окинул меня испытующим взглядом. Я два или три раза беседовал с ним до того, как отрастил бороду, но, к счастью, он не узнал меня. Ощущая сильнейший страх, я продолжил свой путь на Кузнецкий Мост и прошел совсем немного вверх по улице, когда абсолютно незнакомый мне человек окликнул меня:

– Господин Хилл! Господин Хилл, как поживаете?

– Вы ошиблись, – ответил я, чувствуя ледяной холод, ползущий по позвоночнику. – Моя фамилия Бергман.

Незнакомец посмотрел на меня в изумлении, покачал головой и сказал:

– Простите, я ошибся. Вы не можете быть человеком, за которого я вас принял. Он был англичанином, и я не видел его с тех пор, как мы последний раз встречались с ним в Персии тридцать лет назад.

Я холодно поклонился ему и пошел дальше. Я понял, что он принял меня за моего отца, который тридцать лет назад носил бороду.

Я шел в квартиру, в которой проживал руководитель моей подрывной группы, где меня ждали члены украинской организации. Они сообщили, что им становится все труднее вести подрывную работу против немецкой армии, но, по их мнению, многое можно сделать путем саботажа и умышленного уничтожения оборудования Донецких угольных шахт. Проблема была в том, что угольные шахты находились под пристальным наблюдением немецких инженеров, а у членов моей группы не было необходимых технических знаний, чтобы незаметно вывести из строя механизмы и насосы. Теперь я знал, что на Украине все еще находилось какое-то количество бельгийских шахтеров, которые еще до немецкой оккупации были техническими советниками на российских угольных шахтах. И я решил спешно ехать в Харьков и попытаться связать кого-нибудь из этих бельгийцев с членами своей организации. В тот же вечер я уехал из Москвы в грузовике того типа, который рассчитан на перевозку сорока солдат в военное время. В грузовике, в который я с трудом протиснулся, находились более семидесяти мужчин и женщин; в нем я провел два дня, сидя на корточках в духоте.

Пересечение советской границы было необычным испытанием. Моей «легендой» было, что еду за мукой для своих родственников в Москве. В качестве доказательства у меня имелись три пустых мешка для муки и оловянный чайник. Оловянный чайник с двойным дном. Внутри чайника лежали бумажные американские доллары и немецкие марки для оплаты работы, которая должна была быть сделана для меня. Паяльные работы весьма искусно выполнила Анни: в чайник можно было класть чайные листья, заливать их кипятком и получать хорошую заварку, никак не повреждая деньги.

Пройти немецкий пограничный контроль было по-прежнему очень трудно, так как немцы работали тщательно и были крайне недоверчивы. К счастью, я бегло говорил по-немецки и сказал проводившему обыск офицеру, что я уроженец Риги, а мои домочадцы буквально умирают от голода в Москве, и что я приехал сюда купить для них муки. Офицер проникся сочувствием и пообещал помочь мне сесть на поезд на обратном пути.

Харьков являл собой зрелище, совершенно отличное от того, что я видел, когда был здесь последний раз. В то время он был сначала под контролем маньяка-убийцы, а после него – Антонова.

Теперь станция была чистой, улицы патрулировали немецкие солдаты, везде был порядок, существовала прямая телефонная и почтовая связь с Берлином, и в городе витал воздух свободы. Гражданское население занималось своими делами, магазины были открыты, и торговля налажена.