Воспоминания Горация

Это левое крыло, не ведая о победе правого крыла и ощутив на себе весь напор со стороны центра и левого крыла вражеской армии, в итоге дрогнуло.

Таким образом, мы оказались победителями на правом крыле и побежденными на левом.

Нам неизвестны никакие подробности этого частичного разгрома нашей армии, за исключением того, что Кассий в эти минуты совершал чудеса храбрости. Увидев, что отряды Брута, увлеченные в атаку своим полководцем, беспорядочной толпой ринулись на врага, он решил, что Брута ждет гибель. Но все показалось ему еще хуже, когда стало известно, что, вместо того чтобы сражаться, они грабят лагерь Октавиана. Маневр, который эти отряды могли совершить против врага, взяв его в окружение, враг совершил против них самих.

Позволив республиканцам терять время на разграбление лагеря и бойню лакедемонян, цезарианцы ринулись на Кассия, имея силы вдвое больше его сил.

При виде этих полчищ конницу охватил страх: она обратилась в бегство и помчалась к морю.

Заметив этот маневр конницы, пехота прониклась таким же страхом и дрогнула.

И тогда Кассий бросился в ряды своих войск, пытаясь сделать все возможное, чтобы остановить это бегство.

Он вырвал из рук какого-то знаменосца знамя, вонзил древко в землю и с мечом в руке стал дожидаться врага.

Однако паника была настолько страшной, что мужество Кассия не могло побудить даже его личную охрану оставаться рядом со своим командующим.

Так что и ему, чтобы живым не попасть в руки врага, в свой черед пришлось отступить.

С немногими сопровождающими он поднялся на холм, возвышавшийся над всей равниной.

Оттуда он видел солдат Антония, ворвавшихся в его лагерь.

Однако слабое зрение не позволяло ему видеть ни того, что происходило в лагере Брута, ни того, что происходило в лагере Октавиана.

Кассий решил, что Брут разгромлен, коль скоро он не пришел ему на помощь.

И тут, оглядевшись вокруг, он заметил одного из своих офицеров, Титиния, весьма ценимого им за храбрость и сообразительность, подозвал его и сказал ему:

— Титиний, ты сам видишь, в каком мы положении; мне необходимо как можно скорее получить известия о Бруте.

Приказ этот был дан в тот самый момент, когда Брут устремился на помощь Кассию.

Произошло же следующее.

После того как лагерь Октавиана был разграблен, Брут возвращался назад, полагая себя победителем — мы захватили у врага несколько знамен и три знаменных орла — и пребывая в надежде, что Кассию посчастливилось не меньше, как вдруг поразился тому, что не видит шатра Кассия на прежнем месте. Это вызывало тем большее удивление, что его шатер, очень высокий, прежде был заметен со всех сторон.

Брут тщетно искал глазами другие палатки, еще недавно окружавшие этот шатер.

И тогда он подозвал к себе нескольких своих друзей, обладавших особо острым зрением.

Они вгляделись повнимательнее и сообщили Бруту, что различают множество людей в сверкающих латах и с серебряными щитами, движущихся взад-вперед на том самом месте, где находился лагерь Кассия. Они добавили, что люди эти, судя по их многочисленности и богатству вооружения, не могут быть теми, кто был оставлен охранять лагерь. Тем не менее, по их словам, на поле боя, которое простерлось у подножия холма, они не видят столько убитых, чтобы можно было поверить в разгром, отдавший лагерь Кассия в руки врага.

Брут собрал вокруг себя всех, кого мог, и быстро двинулся туда, где рассчитывал обнаружить Кассия.

В этот момент показался какой-то всадник, галопом мчавшийся им навстречу. Все взгляды были прикованы к всаднику, поскольку предположительно это мог быть гонец с каким-то важным известием.

Когда до него оставалось не более пятисот шагов, кто-то воскликнул:

— Титиний!

Титиния знали как большого друга Кассия, и потому все бросились к нему: одни обступили его, не слезая с коней, другие спешились, чтобы обнять его и узнать у него новости о Кассии.

Кассий, со своей стороны, видел этот отряд, двигавшийся в его сторону, но не мог различить, состоит он из друзей или врагов. Одновременно он следил глазами за Титинием и, увидев, какое возбуждение охватило этих людей при его приближении и как они бросились к нему, неправильно понял характер этого возбуждения и решил, что посланного им легата окружили солдаты Октавиана или Антония.

Это стало для него страшным горем.

— О, — воскликнул он, — вот до чего довела меня чрезмерная привязанность к жизни: на глазах у меня враги захватывают одного из моих последних и лучших друзей!

Затем, не дожидаясь никаких разъяснений, он жестом приказал одному из своих вольноотпущенников, по имени Пиндар, следовать за ним и, отпустив поводья своего коня, с поникшей головой и с разбитым сердцем галопом помчался к стоявшей в стороне пустой палатке, которая непонятно как уцелела.

Подъехав к ее порогу, он спешился и вошел внутрь.

И там этот человек, выживший во время разгрома армии Красса и чудом ускользнувший от парфян, устав от борьбы, торопясь свести счеты с жизнью, даже не дав себе времени справиться, победил Брут или потерпел поражение, жив он или умер, подставил шею под меч, словно жертва на алтаре, и приказал Пиндару нанести удар.