Воспоминания Горация

В один прекрасный день Цезарь покидает лагерь, оставив в нем ровно столько людей, сколько было необходимо, чтобы помешать осажденным выйти из города, и с сорока тысячами солдат нападает на триста тысяч окруживших его галлов.

Спустя два часа доносящиеся из Алезии крики и плач женщин оповещают римских солдат, оставшихся в лагере, о победе Цезаря. Сами они, находясь в лагере, ничего видеть не могут, в то время как женщины, стоя на высоких крепостных стенах, видят, как победители возвращаются с галльскими щитами, обрамленными золотом и серебром, и с утварью и палатками галлов.

Поскольку триста тысяч варваров, осаждавших Цезаря, разгромлены и рассеяны, шестьдесят тысяч осажденных им вынуждены сдаться.

Впрочем, осажденные сдаются Цезарю, лишь умирая от голода и предложив перед тем убить своих детей и съесть их.

Цезаря извещают, что варвары желают сдаться. Он приказывает возвести помост и, восседая на нем, ждет посланцев галлов.

Царь Верцингеториг, который был душой этой войны, облачается в свои лучшие доспехи, на богато убранной лошади выезжает из города, заставляет ее прогарцевать вокруг Цезаря, спрыгивает на землю, бросает к ногам победителя свой меч, свои дротики, свой шлем, свой лук и свои стрелы и, безоружный и полунагой, садится на ступени его помоста.

Цезарь указывает на него пальцем своим солдатам и произносит:

— Сохранить для моего триумфа!

Все это снова и снова рассказывают и пересказывают в Риме.

Каждый расцвечивает эти рассказы собственными выдумками, разукрашивает чудесами собственного воображения, так что, хотя Цезарь отсутствует, все говорят лишь о Цезаре.

Стало быть, Цезарь сделал больше, чем Метеллы, которые разгромили карфагенян, превратили Македонию в римскую провинцию и победили непобедимого прежде Югурту; больше, чем Сципионы, которые завоевали Сардинию, разгромили карфагенян, штурмом взяли Панорм, захватили двести кораблей, покорили часть Испании, выиграли битвы при Бекуле и Заме, принудили Карфаген просить мира, разгромили Антиоха Великого, сломили фокейцев, убили Тиберия Гракха, стерли с лица земли Карфаген и разрушили Нуманцию; больше, чем Марий, который взял в плен Югурту, истребил тевтонов в Аквах, уничтожил кимвров в Верцеллах; больше, чем Сулла, который восстановил Ариобарзана на троне Каппадокии, захватил Стабии, Помпеи, покорил Самний, захватил Афины, одержал победы при Орхомене и Херонее; больше, чем Лукулл, который одержал две морские победы над Гамилькаром, разгромил Митридата, подчинил Тиграна, первым привез в Рим черешню из Керасунта; больше, чем Помпей, который подчинил Цизальпинскую Галлию, отвоевал утраченную Сицилию, нанес поражение Домицию Агенобарбу, завоевал Нарбонскую Галлию, истребил пиратов, подавил восставших рабов, принудил Тиграна к миру, отнял у Антиоха его царство и вместо Аристобула посадил на иудейский трон Гиркана.

Ибо, сравнивая Цезаря с его предшественниками и его победы с их победами, все говорят себе, что одного он превзошел трудностью условий, в которых ему пришлось сражаться; другого — обширностью стран, которые ему удалось завоевать; того — числом и мощью врагов, побежденных им; этого — свирепостью и коварством племен, покоренных им; и, наконец, что Цезарь превзошел всех этих полководцев по числу сражений, которые он дал неприятелю, и по ужасающему множеству врагов, которых он истребил.

И потому Рим, изумленный этими рассказами, настолько напуган всякого рода предположениями, что по совету Помпея сенат предлагает назначить Цезарю преемника, как только Галлия будет замирена, а Катон во всеуслышание заявляет, что привлечет Цезаря к суду, когда тот распустит свою армию.

Да, но когда Цезарь распустит свою армию? Этого никто сказать не может.

Ну а теперь да будет мне позволено, дабы обеспечить полное понимание того, что тогда происходило, бросить взгляд на Рим и на главных героев нашего рассказа, за кем нам предстоит следить в ходе событий, предчувствием которых, как я сказал, уже были полны все сердца.

С тех пор прошло более тридцати лет, но эти люди и эти события все еще стоят перед моими глазами. Дело в том, что, когда память молода, она легко впитывает и сохраняет образы событий, свершавшихся у нее на виду.

Начнем с Помпея.

Связь, соединявшая Помпея с Цезарем, прервалась со смертью Юлии.

Это послужило лишним поводом к тому, чтобы Помпей попытался стать диктатором. Быть единоличным консулом ему уже было мало.

И потому все помпеянцы начали действовать. Они повели разговоры о грубых вмешательствах Цезаря в чужие дела, не понимая, что тем самым лишь увеличивают его популярность.

Затем они стали вполголоса говорить:

— Грустно признавать это, но Риму нужен диктатор. Без диктатора Рим не выйдет из тупика.

И все это было так хорошо обосновано, что мы, школьники, во время наших перемен играли в диктатора.

Между тем приспешники Помпея добавляли:

— Но кто, как не Помпей, может быть назначен диктатором?

И все поддакивали:

— И в самом деле, только Помпей может быть диктатором.

Но, говоря «все поддакивали», я ошибаюсь. Был человек, который в ответ говорил прямо противоположное: