Воспоминания Горация

Цезарь же потомок Венеры по мужской линии и потомок Анка Марция — по женской.

Цицерон потратил всю жизнь на то, чтобы выбиться в аристократы, но в тот день, когда Цезарь счел своевременным сделаться плебеем, он застал Цицерона лишь на полпути к цели.

И потому Цицерон дуется; он полагает, что, отдалившись от Цезаря, обретет прежнее величие. Но он ошибается: свет есть лишь вокруг Цезаря, и, отдаляясь от Цезаря, Цицерон вступает во тьму забвения.

Он пытается вызвать гонения на себя со стороны Цезаря, сочиняя «Похвальное слово Катону».

Однако Цезарь, отправляясь выигрывать сражение при Мунде, посвящает Цицерону два тома на тему грамматики.

Но ничего подобного не увидишь в книге Цицерона: там виден лишь обвинитель Катилины, защитник Анния Милона, опорный столп общества, приносящий Цезаря в жертву богам, которые защищают отечество.

Так что эта книга явилась своего рода наставлением, которое должно было дойти до афинян и утвердить их в праве ненавидеть Цезаря.

В Афинах царило ликование.

Городские власти постановили причислить Брута и Кассия к героям и установить их статуи подле статуй Гармодия и Аристогитона.

Между тем беспрерывно приходили новые известия.

Вот как было совершено покушение на Цезаря.

Выше мы говорили, что после битвы при Фарсале первой заботой Цезаря было отыскать Брута.

По возвращении в Рим он предоставил Бруту наместничество в Цизальпинской Галлии.

Брут испытывал угрызения совести. Несмотря на все его усилия возненавидеть Цезаря, ему это никак не удавалось.

Однако был в Риме человек, который, напротив, глубоко ненавидел Цезаря.

Этим человеком был Кассий.

Кассий, который был легатом Красса во время того страшного Парфянского похода, каким-то чудом ускользнул тогда от смерти.

После битвы при Фарсале, в которой Кассий сражался на стороне помпеянцев, Цезарь принял его как храброго командира, знающего толк в военном деле.

Но, когда тот бежал вместе с Помпеем, Цезарь, проходя через Мегару, забрал львов, которых Кассий держал там для устройства игр.

То была первая обида Кассия на Цезаря.

Затем, вернувшись в Рим, Цезарь простил его: то была вторая обида.

И, наконец, он дал ему менее почетную претуру, чем Бруту: то была третья обида.

Видя, что из-за своих попыток получить царскую власть Цезарь утрачивает популярность, Кассий решил затеять против него заговор.

Он обошел одного за другим всех своих друзей, поделился с ними своим замыслом и предложил им оказать ему содействие, но все они ответили:

— Если Брут в деле, да; иначе — нет.

Кассий был в ссоре с Брутом после этой истории с менее почетной претурой, но, видя, что без Брута ничего сделать не удастся, он отправился к Бруту.

Прежде они были очень дружны. Брут, при виде входящего к нему Кассия, протянул ему руку.

Брут выглядел мрачным и озабоченным. Уже давно он получал страшные предостережения.

Так, была обнаружена дощечка с надписью, повешенная на шею статуи Брута Древнего, того, что изгнал Тарквиниев.

На дощечке было написано: «Угодно было бы Богам, чтоб был ты с нами, Брут!»

А сам он нашел на своем судейском возвышении записку со словами: «Ты спишь, Брут?» Затем под дверь ему подсунули еще одну, со словами: «Нет, ты не настоящий Брут!»

И тогда он стал размышлять о том, что ему следует сделать в столь трудных обстоятельствах, находясь перед лицом человека, которому лишь он один мог оказать противодействие, и в окружении недовольных, ожидавших от него самых решительных поступков.

Вот в таком расположении духа и застал его Кассий.

Предложение Кассия отвечало тайным мыслям Брута.

Тем не менее Кассий вытянул из него лишь два слова: — Я подумаю.

Как только Кассий вышел, Брут отправился к одному из своих друзей, к которому он питал сильное доверие и которого звали Квинт Лигарий.

Квинт Лигарий, как и почти все недовольные, принадлежал к лагерю Помпея и был помилован Цезарем.

Но для людей с озлобленным сердцем это был лишний повод испытывать неприязнь к Цезарю.

Брут застал его в постели больным.

— Ах, Лигарий, — сказал он, — как же некстати ты заболел!

— Брут, — ответил Лигарий, — если ты затеваешь какое-нибудь стоящее дело, то не беспокойся, я совершенно здоров.

И тогда Брут рассказал другу, что его привело к нему, и они тотчас же вместе стали обсуждать состав рядовых участников заговора.

Было решено ничего не говорить о заговоре Цицерону, ибо опасались, что у него недостанет энергии, но, напротив, открыться Лабеону.

Брут взялся повидаться с ним, а также с Брутом Альбином.

Ровно в эту минуту в комнату вошел сам Брут Альбин; он пришел справиться о здоровье Лигария.

Ему сказали о заговоре.

Однако он ушел, не ответив ни слова и не взяв на себя никаких обязательств.

Друзья решили, что они допустили неосторожность.

Однако на другой день Альбин явился к Бруту.

— Скажи, это ты руководишь заговором, о котором мы говорили вчера у Лигария? — спросил он.

— Да, — прямо ответил ему Брут.

— Что ж, — промолвил Альбин, протягивая ему руку, — тогда я с вами, можете рассчитывать на меня.

Заговор разрастался.