Воспоминания Горация

И потому среди народа стал распространяться слух, что существует некое завещание Цезаря.

Как уверяли, оно было отдано на хранение старшей весталке.

То было уже третье завещание, составленное Цезарем, и, как добавляли, своими последними распоряжениями он назначил трех новых наследников: трех своих внучатых племянников.

Первым был Октавий, и ему одному он оставлял три четверти наследства;

вторым — Луций Пинарий;

третьим — Квинт Педий.

Каждому из этих двоих он оставлял по одной восьмой своего имущества.

Кроме того, он усыновлял Октавия и давал ему свое имя.

Децим Брут — тот, кто явился за ним домой, — был включен в число его наследников второй очереди.

Цезарь завещал римскому народу свои прекрасные сады над Тибром, которые я в детстве увидел по приезде в Рим, а также по триста сестерциев каждому гражданину.

Все эти слухи, распространявшиеся приверженцами Цезаря, приводили к появлению людских сборищ на улицах города.

Когда убийцы вознамерились бросить тело Цезаря в Тибр, у них были для этого доводы.

Бросить тело Цезаря в Тибр означало предотвратить его похороны и, следовательно, устранить повод для массового скопления народа.

А главное, предотвратить траурные речи, ведь именно траурных речей нужно было опасаться прежде всего.

Но, коль скоро тело Цезаря отнесли его вдове, никакой возможности предотвратить похороны не было. Возникло предложение провести их скрытно, но что скажет в ответ на это народ?

Кассий держался мнения, что лучше пойти на любой риск, чем устраивать похороны; однако Антоний, у которого были свои расчеты, так настойчиво упрашивал Брута, что в конечном счете Брут уступил.

Брут уже допустил одну ошибку, пощадив Антония; теперь он совершил вторую ошибку, уступив ему.

В итоге в день похорон тело Цезаря было выставлено перед его домом. Весь народ собрался перед этим домом и на соседних улицах.

Появился Антоний. Все знали, что он был лучшим другом Цезаря, и его встретили единодушными рукоплесканиями.

В руке он держал развернутый свиток; то было завещание Цезаря. Он показал его народу, подав при этом знак, что хочет говорить.

Тотчас же в толпе послышались голоса: «Тихо, Антоний хочет говорить!» Установилась тишина.

Стоя на верхней ступени портика, Антоний зачитал завещание. Голос у него был сильный и звучный, так что ни одно его слово не осталось неуслышанным.

И тогда народ узнал, что, заботясь о нем даже после своей смерти, Цезарь действительно оставил ему свои сады над Тибром и по триста сестерциев каждому гражданину.

Толпа разразилась криками, плачем и стенаниями.

Антоний приказал поднять тело Цезаря и перенести его на Марсово поле.

В траурном шествии участвовал весь народ.

Погребальный костер Цезаря возвели на Марсовом поле, рядом с гробницей его дочери Юлии, той самой жены Помпея, которую Помпей так горько оплакивал и в смерти которой так быстро утешился.

Чтобы выставить тело на всеобщее обозрение, напротив ростральной трибуны соорудили вызолоченное подобие храма Венеры Прародительницы.

Внутри него поместили погребальное ложе из слоновой кости, покрытое золотыми и пурпурными тканями. С трофея, установленного в изголовье ложа, свешивалась окровавленная одежда, в которой Цезарь был убит.

С самого утра на площадях и улицах начали устраивать погребальные игры. Пьесы, поставленные на этих играх, были отобраны Антонием; среди прочих была сыграна пьеса «Аякс» Пакувия, где имелся стих, целиком и полностью приложимый к убийцам Цезаря:

Не для того ль я спас им жизнь, чтоб пасть от их руки?

Когда этот стих прозвучал, он был встречен бешеными рукоплесканиями, свидетельствующими о том направлении, какое приняло настроение народа.

И вот среди этого разгорающегося волнения похоронное шествие тронулось в путь.

Тело покойника, уже обезображенное, поместили в закрытый гроб, а напоказ несли восковое изваяние Цезаря, вылепленное с натуры через несколько часов после его смерти.

Впрочем, изваяние это было сделано чрезвычайно искусно. Оно имело тот мертвенно-бледный цвет, какой художник мог подметить у самого трупа. Казалось, что двадцать три раны, изображенные на изваянии, требуют возмездия убийцам.

Судите сами, какими горестными воплями было встречено это тело, когда его выставили на погребальном ложе.

Начиная с этой минуты можно было предвидеть, что произойдет дальше.

Антоний взял слово. Он был прекрасным оратором, владевшим искусством азиатского красноречия, которое исполнено образами и сравнениями. В этой речи он напомнил слушателям всю жизнь Цезаря, жизнь, целиком и полностью отданную народу и прерванную кинжалами убийц.

Он говорил не только о том, что Цезарь успел сделать, но и о том, что Цезарь намеревался сделать, и народ с еще большим одобрением воспринимал его слова о том, что Цезарь намеревался сделать, нежели о том, что он успел сделать.

Наконец, схватив окровавленную тогу Цезаря, Антоний стал показывать всем дыры, оставленные в ней кинжальными ударами, и, показывая очередную прореху, называл имя того или другого убийцы.