Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait

Руководил практикой доцент Владимир Евгеньевич Петерсон, архитектор, человек пылкий, далекий от академической солидности. Он высказал нам однажды в трамвае крамольные и, как нам тогда казалось, нелепые мысли о зодчестве. Тогда ведь в советской архитектуре исповедовалась сталинская псевдоклассика, дворцы, высотные здания были облеплены портиками с колоннами, пышными карнизами, огромными статуями. Более того, здание на Неве, известное как «Дом политкаторжан» (Г. Симонов, П. Абросимов и А. Хряков), — один из редких примеров ленинградского конструктивизма начала 1930-х — предполагалось решительно реконструировать в духе советского ампира, оштукатурить, украсить колоннами, фронтонами и прочими роскошествами. Так вот, отважный Владимир Евгеньевич утверждал, что архитектуре все это не нужно, что в основе ее лежит разумная конструкция и что колонны, ничего не несущие, — нонсенс. По сути дела, шла речь о том, что вскоре будет названо с высоких трибун «архитектурными излишествами»; кто мог предположить, что в ближайшем будущем суждения Петерсона почти слово в слово прозвучат из уст Хрущева!

Мы сочли Петерсона юродивым. Он брызгал слюной, кричал, размахивал руками, был неряшливо одет — таким редко доверяют, и именно такие часто бывают правы. Неудобные люди! Никому в голову не пришло, что это первый архитектор, который высказал нам просто здравые мысли. В таком тумане мы жили.

Остановилась война в Корее, к ней все как-то привыкли, и перемирие не стало сенсацией. Куда больше занимали меня фильмы, что появлялись тогда в прокате. Тут и старый, милый и сентиментальный «Петер» с Франческой Гааль, и фильмы почти новые, навсегда меня поразившие, которые я помню по сию пору.

21 августа в кинотеатре «Титан» на Невском я посмотрел французский фильм 1951 года «Их было пятеро (Ils étaient cinq)» режиссера Жака Пиното.

Ничего подобного прежде я не видел и даже не воображал, что подобное может быть.

Невиданное смешение тонкого психологизма, романтики и почти циничной жесткости, сентиментальный детектив, соединенный с кровавой драмой. Пятеро солдат. Почтальон Жан, боксер Марсель, студент Андре, сын богатых родителей (le fils de bonne famille) маркиз Филипп и Роже; равные друзья на войне, они разъединены наступившим миром. Жан вернулся к профессии почтальона, Филипп вновь почувствовал себя аристократом, о чем забыл на войне, Марсель пытается вспомнить, каково быть боксером, Андре остается в армии, Роже — актер, ищущий работу.

Его сестра Валери пошла на панель (эту роль исполняла Арлетт Мерри, кстати сказать, сестра сценариста и кинорежиссера Клода Пиното). Незабываемый диалог. Брат спрашивает:

— Чем ты занималась во время войны?

— Делала долги.

— А теперь?

— Расплачиваюсь.

Прекрасная Валери с жестким запекшимся ртом. В нее влюбляется маркиз, высокий, невиданно элегантный, грустный и мужественный, — его играл тогда совсем еще молодой, ставший потом знаменитым шансонье Жан-Клод Паскаль. Они молча подымаются в вагончике фуникулера на Монмартр.

Но сенсацией была сцена с постелью. «Из затемнения», как пишут кинематографисты, возникала комната, где Роже в расстегнутой сорочке сидел на краю кровати, а жена Жана, его друга-почтальона, Симона накидывала поверх рубашки халатик.

— И все это случилось в его комнате… в его постели…

— Но это и моя постель, дорогой…

Такого в кино не случалось, и зрители обмирали. Правда, в фильме было столько горечи, боли и изящества, что непривычная откровенность только прибавляла подлинной печали.

Роже и Марсель занялись контрабандой. Марсель гибнет, Роже попадает в тюрьму.

А Валери убивает омерзительный негодяй Серж, ее бывший любовник. Фильм кончался трагически для всех пятерых, только Филипп остался в прежней своей жизни (тоже по-своему печальной). Но был в картине вечный свет французского кино, горькая нежность, достоинство. Было серьезное искусство.

И сколько других прелестных французских фильмов — снятая всего двумя годами раньше картина Жана Поля ле Шануа «Папа, мама, служанка и я» с Николь Курсель, великолепным Фернаном Леду и еще не знаменитым Луи де Фюнесом. Там была непридуманная, недосягаемая Франция, монмартрская улочка Лепик у самой вершины холма, кривые переулки, застенчивая доброта, горькие шутки. Франция была настолько настоящей, что казалась сказкой. И простодушная картина «Антуан и Антуанетта» Жака Беккера, и уже почти забытый фильм того же ле Шануа «Адрес неизвестен (Sans laisser d’adresse)», где добрый таксист (в исполнении Бернара Блие) возил провинциальную девушку по всему Парижу. А «На окраине Парижа (Porte des Lilas)» Рене Клера с Брассенсом я тогда не понял, к этому фильму я еще вернусь.

Париж возникал как постоянный герой едва ли не всех французских фильмов. Мне чудилось, я узнаю его, он словно возвращался ко мне из детских мечтаний и снов. Конечно, я играл сам с собою в это мнимое и утешительное знание, и все же, все же!