Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait

Эти две женщины — моя прекрасная дама и ее матушка — жили под гнетом болезни и постоянной тревоги. Но и без того горькая их жизнь в конце 1947 года осложнилась новой бедой: в каком ужасе пребывала Евгения Григорьевна, когда стали сгущаться слухи о девальвации! Через их дом мое детское сознание чуть прикоснулось к трагедии, крушению мира для многих (к счастью, в этой семье все обошлось «малой кровью»). Для неимущих же — для нас с мамой — все это было просто развлечением.

«Денежная реформа», попросту — девальвация, грянула 14 декабря 1947 года. Ее ждали давно — богатые с отчаянием, бедные с любопытством, а то и со злорадством. Одновременно отменялись карточки.

О реформе объявили как о великом и радостном событии, заботе ВКП(б) о народе и пр.

«В СССР ликвидация последствий войны и денежная реформа проводятся не за счет народа», — говорилось в правительственном постановлении. И далее — с гордостью: «Все же при проведении денежной реформы требуются известные жертвы. Бульшую часть жертв государство берет на себя. Но надо, чтобы часть жертв приняло на себя и население, тем более что это будет последняя жертва. Обмен наличных денег на новые, ввиду указанных ограничений, затронет почти все слои населения. Однако этот порядок обмена ударит прежде всего по спекулятивным элементам, накопившим крупные запасы денег и держащим их в „кубышках“. Потери же подавляющего большинства трудящихся, связанные с обменом денег, будут кратковременны и незначительны…» (Курсив мой. — М. Г.)

По вкладам в Сбербанке суммы до трех тысяч рублей обменивались один к одному, по вкладам от трех до десяти тысяч рублей было произведено сокращение накоплений на одну треть суммы, по вкладам в размере свыше десяти тысяч рублей изымалось две трети суммы. Те же, кто не помогал родине, хранил деньги дома, «в кубышках», при обмене получил один новый рубль за десять старых.

Вклады же индексировались по принципу — чем меньше, тем лучше. Все же куда выгодней, чем для гнусных держателей «кубышек».

Рассказывали, что некий старик-парикмахер из «Европейской» покончил с собой. Он всю жизнь копил наличные.

Для людей же безденежных все это напоминало веселый театр абсурда (прошу прощения за термин более поздних времен).

Еще до официального объявления реформы началось безумие. Исчезла мелочь: ее не хотели тратить — говорили, что ее менять не будут. Кондуктор в трамвае, беря бумажную купюру, произносил бессмысленное: «На рубль» — и отрывал сразу несколько билетов.

Люди, у которых была хоть какая-то заначка, в отчаянии бегали по совершенно пустым магазинам (еду впрок закупать можно было только до известных пределов, ведь холодильников почти не знали), чтобы потратить деньги. Те, у кого были облигации так называемого золотого займа, на что-то надеялись, большинство пребывало в угрюмом ожидании. Во многих магазинах не было ничего в буквальном смысле слова. Мы с мамой были в канцелярском магазине, когда вбежали, задыхаясь, генерал с генеральшей, а у дверей встал меланхоличный старшина-шофер. Последовал диалог:

— Настольные лампы есть?

— Есть.

— Сколько?

— Ну не знаю… Есть.

— Выпишите все.

Старшина вздохнул и приготовился к погрузке.

Рассказывали анекдоты: «„Зачем вам пирамидону на тысячу рублей?“ — „Чтобы за остальные девять голова не болела“». «„Что за шум наверху у соседей, нашли время радоваться, что они там, танцуют?“ — „Танцуют… Радость… У них радость, они лошадь купили, а теперь от нее бегают по квартире…“»

На стоянках такси стояли длинные очереди из тех людей (были среди них и дети), которым раньше этот роскошный вид транспорта был не по карману; стояли в надежде прокатиться за теряющие ценность деньги. Шоферы угрюмо избегали пассажиров. Почему они не хотели хоть как-то работать и отвозить пусть вполне условную выручку в парк — это осталось в таинственных глубинах пролетарской гордыни. Словом, все по никем тогда не читанному Булгакову: «В гараж еду, — с ненавистью ответил шофер и отвернулся».

Десять рублей образца 1947 года

Вскоре появились новые деньги. Для людей, не обремененных проблемами реализации накоплений, это было просто интересно, к тому же все придумано было с макиавеллевской расчетливостью сталинского времени.