Так в нескольких словах убил Казимир весь этот шум, не давая ему созреть. Обратились к прусским делам, решили брать налог. Правда, краковяне ему противились, откладывая предложение, но, впрочем, то, чего хотели они, поднимая весь шум, результата не дало. Король спорить с ними на словах не хотел, обошёл их и отложил, а когда Яну из Рытвиан не удалось его разгневать и вызвать ссору, никто после него не решился это пробовать. На дворе говорили, что этим поведением король больше сделал, чем если бы одержал самую большую победу. Тенчинский и все краковяне заметили, что он их не боится и на поле битвы с ними выступать не думает.
Будучи тогда молодым и стоя вдалеке от поединка, я не мог о том судить, только из того, что рассказывали около меня серьёзные люди. Однако, панские неприятели не сдались. Бунтовали дальше, только уже о том, чтобы сбросить с трона, о послушания речи не было.
Чтобы докучать королю, не давать ему покоя, в Пиотрков созвали повторный съезд, на котором собирались представить уже все переписанные жалобы и недовольства, и хотели навязать королю Совет, без которого он ничего делать бы не смел.
В день св. Николая поехал король и на это собрание в Пиотрков и бесстрастно выслушал эти двенадцать обвинений, которые он ясно показал пустыми. Вместо того чтобы землевладельцы решили что-нибудь против него, король, напротив, ввёл на съезде налог на оплату прусских солдат.
Всё это он достиг одним постоянством ума и тем, что никогда не гневался, а стоял как скала, не давая сдвинуть себя и побеждая этим постоянством, которого другие не имели.
Накричавшись, нагрозившись, в конце концов измученные и обессиленные, враги были вынуждены сдаться. Правда, и за пана было много, которые послушно шли по его желанию, но те тоже в словесное диспуты не вступали и вели себя по примеру государя.
Всю эту историю с крестоносцами, о которой в то время очень много говорили, о договорах с ними, а послах в Рим я расписывать не могу, потому что мало был об этом осведомлён, а обращал глаза на ближайшие дела.
В следующем году у Казимира родился сын, названный его именем, который красотой своей был похож на старшего Владислава. В это же время, именно, когда больше всего наш пан был занят войной с крестоносцами и переговорами в Чехии, пришло обстоятельство, которое должно было испортить ему много крови и громко потом разошлось по всему королевству.
Я уже говорил, что король, с совета ли Остророга, или по собственному почину, решил не разрешать капитулам выбирать епископов, если выбор расходится с его мнением, также не ждать приказов из Рима для их назначения.
Уже два епископа так по воле короля были посажены.
Осенью того же года в своём замке в Изли умер, поражённый параличом Томаш, епископ Краковский, благочестивый, учёный муж, славящийся такой необычайной памятью, что до самых преклонных лет, если что-нибудь услышал, хотя бы очень длинную речь, или прочитал, повторить мог дословно. Капитул собирался заранее, в страхе, как бы у него, как у других, король не отобрал право выбора, вызвать в столицу такого человека, который был бы мил королю, но не назначен им.
Прежде чем дошло до выборов, король, который в то время находился в Пруссии, прислал от себя в капитул калишского пробоща Жихлинского и краковского мечника Вислицкого с поручением, чтобы никого иного не смели выбирать, только назначенного им Яна, епископа Вроцлавского.
А был этот Ян из Грушчина, сын Яна, хорунжего Серадзкого, клича Порай, великим королевским любимцем. Он происходил из Ивановиц. У него были братья: один был каштеляном Калишским, доругой подчашием Серадзким. Род был могущественный и значительный, он же сам человек гибкий и послушный, придворный, умеющий служить, притом милый в обхождении, с красивой и серьёзной фигурой, с чёрными волосами и глазами, с очень подкупающими привычками.
Он умел служить королю и пробудить в нём такую веру, что тот его с радостью использовал для разных дел.
Капитул его боялся и не желал, чтобы он был над ним. Были такие, которые уже предвидели, что, когда он сядет в столице, а королю понадобится на войну костёльное серебро, он готов ему отдать его, хотя предшественник отказал. Тогда поднялись великие шум и страх, о которых рассказывали по всему городу.
Я поведаю то, что слышал, на что почти смотрел. Тенчинский и некоторые другие королевские недоброжелатели тоже были неравнодушны к делу, которое надеялись учинить наперекор Казимиру.
Накануне дня Непорочного Зачатия, на который была назначена элекция, так тревожились, разговаривали о ней, рассылали пароли, точно речь шла о важнейшем деле, интересующем всю страну. Не выдумали ничего лучше, только бы и короля не послушать, и в то ж время не подвергнуться опасности с его стороны, то есть выбрать по собственному желанию, но такого человка, который был бы приятен пану.
А казалось, никто милее и ближе ему не был, чем ксендз Лутек из Бжезия, который постоянно был у королевского бока. Ксендзы говорили, что всё-таки Казимир его не отпихнёт, а они сохранят своё право.