Выбежав из ратуши, Клеменс, махая руками, не отвечая тем, что ему заступали дорогу и спрашивали, стал прямо пробираться на рынок к каменице Миколая Кридлара, краковского советника, той, что была под Королями. Любопытный люд стекался за ним, а меня так толкали, что, если бы не хотел, не мог бы сделать иначе, только следовать за другими.
Гляжу, перед самой каменицей Кридлара стоит Анджей Тенчинский и с ним несколько вооружённых домочадцев, а подле него советник Кридлар и Вальтер Кеслинг. Тенчинский что-то им горячо доказывает и выкрикивает, Кридлар с Кеслингом отвечают. Старый пан при мече, с гордо поднятой головой поднимал голос всё громче, как бы жаловался или угрожал.
Затем, когда Клеменс увидел его издалека, побледнел. Остановился, нахмурился, сжал свой огромный кулак и смелым шагом пошёл прямо на Тенчинского.
Тот не скоро его увидел, уже тогда, когда тот стоял рядом.
Оружейник Клеменс, подняв руку кверху, почти к лицу Тенчинского, и громким голосом, дрожащим от ярости и гнева, закричал:
— Думаешь, что тебе это сойдёт с рук? Ей-Богу, нет! Тебе это вскоре лучше оплатится, чем ты думаешь.
Он ещё не успел договорить эти слова, когда Анджей метнулся, как кабан, на которого собаки в лесу нападают, и крикнул своим:
— Возьмите-ка этого негодяя! Тебе мало… я научу тебя уму-разуму!
Произошло сильное замешательство, среди которого я слышал только голоса Кридлара и Кеслинга:
— Побойтесь Бога! Что делаете? Это разбой… для обиды есть суды.
Но вскоре их заглушил шум, и люди, что шли с Тенчинским, бросились на оружейника. Уже хорошо разглядеть было невозможно, что там делалось, потому что Клеменс защищался как лев, но много врагов на одного. На вооржённых слуг никто с голыми руками не смел бросаться. Было видно только сбившуюся в кучку челядь Тенчинских, которая вокруг, кто попадался, осыпала ударами, а посередине, одолев и повергнув на землю Клеменса, издевалась над ним, давила и топтала ногами.
— Бей, убивай мерзавца, — кричал Тенчинский, — поголовно заплачу… пусть знает, на кого посмел нарываться.
Кридлар и Кеслинг стали хватать его за руки и оттягивать, просили помощи, всё тщетно.
Только когда Тенчинский увидел на земле испачканного кровью оружейника, отступил и ушёл прочь; его челядь, бросив свою избитую и оскорблённую жертву на улице, поспешила за ним, потому что заметила, что мещан и вооружённых собирается всё больше.
За собой я услышал людей, которые рассказывали, что это было не начало, а окончание истории, начатой полчаса назад. Тенчинский дал Клеменсу оружие для починки и исправления. Через неделю оно должно было быть готово. Встречает его на улице, останавливается и кричит:
— Ах ты, негодяй! Я на войну не могу пойти из-за оружия… почему не готово?
И издали пригрозил ему. Оружейник подбежал.
— Я не ваш холоп и не наёмник… не имеете права приказывать. Когда закончу, возьмёте.
Тогда Тенчинский, так как был порывистый, ударил Клеменса по голове, хотел схватить его за волосы, но тот сильно толкнул и побежал в ратушу с жалобой.
С этого всё потом выросло.
Когда слуги Тенчинского отбежали от оружейника, тот, перепачканный кровью, ползал по земле, крича:
— Смотрите, смотрите, паны советники, как с мещанами тут обращаются. Что нам сегодня — вам завтра. Шляхетским убийцам всё можно, даже тут, на нашем мусоре, не мы хозяева, а они.
Не нужно было и этого крика, потому что Кридлар и Кеслинг, приняв это горячо к сердцу, подняли Клеменса и начали кричать:
— В ратушу! На жалобу к королеве!
На рынке всё ожило, готовилось и кипело; людьми словно двигала какая-то сила… Из кучек вокруг вырывался крик:
— Ударить в набат! Ворота закрыть, чтобы злодей не ушёл. Кто жив, путь идёт сюда с тем, что под рукой. Это ему так не пройдёт…
Со всех сторон толкались. Из толпы, которая меня окружала и не давала двигаться, я разглядел и узнал тех, которых мне не один раз показывали, говоря, что без них в городе ни одно волнение с евреями, ни одна заварушка и свалка не обходились. Тешнар, Вольфрам, Кусниг, Шарланг, художник Войцех, которого я видел при Великом, пьяница, и несколько иных крутились, поднимали руки и собирали себе добровольцев.
Кридлар и Кеслинг тем временем побежали в ратушу дать знать, чтобы сходились другие советники; за ними текли грозные и кипящие толпы.
Можно уже было догадаться, что, если советники не захотят, народ сам готов был искать правосудия. Едва некоторые могли его удержать тем, что выслали посла в замок к королеве.
Иные уже и королеву знать не хотели, и сами собирались мстить Тенчинским. В городе женщин охватил страх, потому что, когда массы кипят, никто не уверен, останется ли жив и сохранит ли имущество. С криком и треском закрывали ворота, испугавшись бури, хотя почти не знали, с чего это началось, никто не предчувствовал, чем кончится.