Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 1

Тем временем, как мне на следующий день рассказывал Боровский, потому что он вовремя вернулся и ему быстро удалось сбежать в замок, королева посылала и посылала гонцов к пану Анджею Тенчинскому, умоляла его, чтобы как можно быстрей уходил из города, так как обезумевшие городские массы угрожали непосредственно его жизни.

Просили его об этом все приятели, Сецигновский, Мелштинский и сын Ян, который был с ним, чтобы уступил, а тогда ещё сбежать или где-нибудь скрыться и выскользнуть незамеченным было легко.

Хотя челяди и вооружённых людей с ним было немного, гордый пан, очень разгневанный, ещё уступать не думал, будучи уверенным, что покуситься на него не решатся.

— Не дождутся, чтобы я испугался и бежал от них.

Он так прохаживался от дома к дому, крича и задевая людей.

Королева звала его ещё в замок, где он мог быть в безопасности, лишь бы ворота заперли, а никто бы на королевский дворец броситься не посмел. Но, будучи в плохих отношениях с королём, Тенчинский ни ему, ни королеве ничем обязанным быть не хотел.

Когда готовились на него напасть и угрожали, а возмущённые толпы совещались под ратушей, как действовать дальше и как его схватить, тот тем временем, насмехаясь над мещанами, водя за собой маленькую кучку, прогуливался по Брацкой улице, и только когда уже крикнули, что толпа течёт огромной кучей, он закрылся для обороны в доме Кеслинга.

Именно тогда, когда это произошло, и Войтек с Шарлангом дали знак, а толпы двинулись с места, мне удалось выбраться из давки. Это движение освободило немного места, и я, пользуясь свободой, пустился вперёд. Только идти против потока не было возможности, потянули меня также на Брацкую улицу; но, передвигаясь под домами, где было немного места, я вырвался вперёд.

Затем на башне собора П. Марии, неизвестно по чьему приказу, с одной стороны забили в набат колокола и дали как бы знак к нападению.

Меня охватил страх, потому что вокруг тут же раздались крики:

— Бей! Убивай! Кровь за кровь!

Обезумевший народ ещё сильней задвигался, уже указывали и кричали:

— На Брацкую улицу! К дому Кеслинга.

Ужасный шум, который предшествовал толпе, пугающий ропот и крики, видно, и Тенчинского наконец вынудили подумать о себе; поэтому почти в ту минуту, когда подходили вооружённые люди, он, решив, что в этом доме сопротивляться не сможет, потому что тот был наполовину деревянный, и его бы или разрушили, или подожгли, вырвался оттуда со своими, с Сецигновским, с Мелштинским, челядью и сыном в костёл Св. Франциска.

Я был впереди и видел, как вдруг распахнулись двери и вооружённой кучкой они вырвались из дома и побежали к костёлу.

Последним бежал сын Тенчинского, Ян, который тащил за собой длинный меч; он смотрел на отца и кричал что-то, но услышать было нельзя.

Похоже, он не отдавал себе отчёта.

Заметив, что они направляются к костёлу, я считал их почти спасёнными, но любопытство меня гнало с ними.

Покуда стоит мир, даже самым большим преступникам, которые прятались в святыни и алтари, прощали… Невозможно было допустить, что фанатичное простонародье будет его искать в костёле.

Сецигновский, Спытек из Мелштина и все, сколько их там было, спешили, толкаясь, только Анджей не прибавил шагу, не оглянулся. Ян тянулся в самом конце, я сбоку за ним.

Везде по дороге стояло достаточно людей и видели убегающих, но никто не покушался.

Добежав до костёльной башни, Сецигновский подскочил к двери, схватил замок и отворил её. За ним сразу вошли Мелштинский и другие, вошёл и Тенчинский. Там было, верно, безопаснее всего, потому что, крепко завалив дверь или разрушив лестницу, можно было держаться против тысячи. Бог знает, что случилось, достаточно, что Тенчинский, едва войдя, не позволил Сецигновскому сдержать себя, не дал упросить себя, и выбежал сразу назад с одним Дойшвоном, своим слугой. Уже с завыванием приближались толпы.

Тем временем Сецигновский и Мелштинский, слыша крики, сразу забаррикадировали двери, а Ян, сын, остался один на улице, потому что о нём все забыли.

Тут же был дом вдовы Крачковой, которую я знал по тому, что бельё мне стирала; домишко был бедный.

Жаль мне стало покинутого, а тут уже толпа была на повороте. Я схватил его, не много думая, за рукав.

— Живо пойдём, спрячу вас.

Я подскочил к окну и постучал в него.

— Крачкова, ради Бога, отворяй, быстро.

К счастью, она узнала мой голос, потому что дверь была уже заперта и вдова читала молитву. Она отперла дверь. Я имел только время сказать ей:

— Если любишь Бога, речь о человеческой жизни, спрячь где хочешь.

Наполовину мёртвая от страха женщина ломала руки. Где тут искать пристанища? Я поглядел вокруг, только печь с чёрными челюстями стояла открытой. В июле её издавна не топили, я указал на неё Тенчинскому; он немного колебался, но времени не было, потому что улицу уже наполнила плотная толпа. Он залез в печь, а я как можно живей завалил отверстие досками.