Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2

— Не думаю, чтобы вы в ней нуждались, — ответил Ласки. — Ольбрахт не мстительный, забывает легко, а когда рана заживёт, гнев пройдёт.

Того же вечера, найдя услужливых придворных, в тот час, когда князь был один и забавлялся обычно тем, что ему пели, что-нибудь рассказывали или впускали шута Ширку, чтобы его развлекал, и я попал в отдельную комнату, в которую пускали только доверенных.

Князь молча, как всегда, ходил и грыз орехи, а в углу играл ему цитарист и пел песенку. Иногда он останавливался рядом с ним, смотрел, как его пальцы бегали по струнам, улыбался, потихоньку сам подпевал и прохаживался снова. Смотрел во все стороны, но как-то так странно, словно ничего не видел.

Когда он меня заметил, ему понадобилось какое-то время на раздумье, пока ему на память, видно, не пришло моё имя, потом вдруг рассмеялся, живо подошёл и, ничего не говоря, уже громким смехом меня приветствовал.

Я знал, что он был неразговорчив, но охотно слушал. Поэтому я начал рассказывать, что Краков мне наскучил, и как уроженец Литвы я приехал туда отдохнуть… а оттого, что ксендзу Ласки был нужен скриптор, я хотел воспользоваться панским позволением, чтобы ему служить.

Подняв обе руки вверх, князь что-то невразумительно забормотал, и вдруг громко сказал:

— А как же! Хорошо! Хорошо!

Однако этого разговора было слишком много, он повернулся к цитаристам, кивнул им головой и пошёл.

Посидев какое-то время, когда некоторые выходили, а великий князь хотел пройти в терем жены, я поклонился издалека и ушёл.

На следующий день я только что встал, как слышу, что на дворе кто-то резко обо мне спрашивает и зовёт. На воре шапка горит, так что я сначала перепугался, но напрасно. Это было привычкой Александра, что никогда не принял и не отпустил слугу без подарка. Подскарбий искал меня с саблей, с куском сукна и с двадцатью гривнами, которые я получил, как только поздоровался с гостем. Все королевичи любили быть таким же щедрыми, как отец, а ещё больше дед, но Александр превосходил других. Казалось, что не мог успокоиться, встретив нового человека, пока его не одарит. Так шли не только соболя и сукно, но целые волости и земли, и всё, что только имел.

В канцелярии при ксендзе Ласки дел у меня было не много, но через него можно было войти в курс дел, касающихся Польши и Литвы и их взаимных отношений.

Всё произошло так, как он прогнозировал, потому что самые непримиримые русины, которые во что бы то ни стало хотели разорвать старую Городельскую унию, теперь, когда Русь всё сильней угрожала, пришли к выводу, что, предоставленные сами себе, они падут её жертвой.

Жмудский епископ Марцин и воевода Троцкий были высланы для возобновления союза, и на съезде в Вильне летом по-старому вернулись к унии.

Несмотря на то, что русский князь приходился Александру тестем, он вовсе на это не обращал внимания. Мы на этом приобрели только то, что всё происходящее у нас там, и даже то, о чём никто не думал, доносили Ивану, а на дворе и даже у бока короля он имел своих.

Князья Черниховский и Рыльский порвали с Литвой ради безопасности и мира, и перешли на московский двор. Жестокая война угрожала тем, что и другие русские князья могли предать Александра. Готового войска было мало, уже не было времени, чтобы его собрать, да и казна была исчерпана расточительностью Александра.

Великая княгиня Елена писала письмо за письмом отцу, умоляя его быть снисходительным с зятем, потому что поговаривали, что он вербовал себе в помощь перекопских татар, но письма совершенно не производили эффекта. Таким образом, срочно посылали курьеров в Польшу, прося помощи у Ольбрахта. Тем временем лучшие гетманы, князь Острожский, Остык, Цитавор, Гебович пошли на границу с горсткой людей.

Что в то время делалось в Вильне и во всей Литве, описать трудно. Царило величайшее беспокойство и на дворе, где одни других в глаза упрекали, что по их совету и неосторожности страна была почти беззащитной, доверившись браку и союзу с Русью.

Случилось то, чего можно было ожидать, — литовское войско, на которое выступила в десять раз более многочисленная Русь, было разбито на голову, а все лучшие гетманы попали в плен.

В течение того времени, когда это готовилось, я часто смотрел на великого князя Александра и не мог понять, что в нём и с ним делалось. Он ходил молчаливый, то, казалось, обо всём забывает, то внезапно начинал беспокоиться, звал к себе по очереди всех, приказывал отвечать, посылал за информацией. Когда он так энергично двигался, разгонял людей, отправлял гонцов, бормотал, суетился, ему казалось, что всё сделано, и ходил уже спокойный, грызя орехи, приказывая цитаристам петь.