Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Что Коленкура я взбесил – это правда. Я служил частным приставом с чином коллежского асессора, в какой переименован был из майоров. Во время гулянья у гор на Масленице мне привелось быть дежурным, почему я, по званию частного, недаром-таки носившего шпоры, при полуштатском мундире, разъезжал верхом на куцем манежном коне в сопровождении двух полицейских драгун, заменявших в те времена нынешних жандармов, как вдруг вижу, что вне рядов ездят парные сани четверней цугом[763], кучера в кафтанах с золотыми галунами, на запятках егерь в теплом сюртуке и треуголке с галуном и зеленым султаном, а в санях в огромной медвежьей шубе и бархатной нашей русской боярской шапке-мурмолке – французский посланник Коленкур. «Что за канальство, – думаю я, – ведь вне рядов ездит одна только царская фамилия», и вот я дал шпоры моему куцему и мигом очутился перед санями, крича кучеру и форейтору, чтоб они въехали в ряды. Но пернатый лакей из немцев или жидов говорит мне, что это экипаж французского посланника и что его превосходительству угодно тут, а не там ездить, и ездить рысцой, а не погребальным шагом, как все там ездят. Заметив при этом, что в этот момент сам посланник отдал своему зеленому гайдуку какое-то приказание назло моим распоряжениям, я мигом скомандовал драгунам; они ухватили передних коней под уздцы и втащили сани с посланником в ряды прогуливавшихся. Посланник потом раскудахтался не на шутку и принес жалобу государю императору Александру Павловичу, который в одно время и в один час выразил мне благодарность за строгое и неуклонное исполнение мною обязанностей службы; а с другой стороны, повелел учинить выговор, в приказе по полицейскому управлению, за неоказание надлежащей вежливости представителю французского двора.

– От обязанности служебной, – заканчивал обыкновенно этот рассказ Скобелев, – никто пятиться не дерзай. Слышь, Митька, – обратился Скобелев к сыну своему, двенадцатилетнему отроку. – Боже тебя сохрани и помилуй быть когда-нибудь неисполнительным по службе; никогда не думай о последствиях сказанной тобою правды, никогда, никогда. Говори всегда правду, как следует честному россиянину, не скрывай ее ни пред кем.

Анекдот о пироге с грибами был рассказан в первый мой обед у Ивана Никитича.

– Такие случаи бывают, однако, – говорил он, – что не лишнее язычок свой придерживать на уздечке. Я испытал это еще на днях, причем принес Господу Богу всех сил небесных сердечнейшую свою благодарность за то, что Господь устами бога земного обратил мя, грешного, мгновенно в излиянии православия увлекшегося с пути верноподданнического благоговения.

– Это что-то новенькое, Иван Никитич, – сказал Пимен Николаевич Арапов.

– Слушай, Пимеха, слушай, – объяснил Скобелев, – да чур уж в водевиль не вставлять. Беда, брат; дерзни только, хоть и однорукий я урод, а сокрушу и живого не оставлю. Ха! ха! ха! А он уж и испугался, побледнел, в шт…

Генеральша выразительно покачала головой и обнаружила вид ужаса, что и остановило в самом зародыше речь генерала, сказавшего, однако:

– Не будь здесь Верки и всех этих гувернерок-юбошниц, сказал бы слова все, как они суть.

– Дело было так, – продолжал Иван Никитич. – Государь любил изволить спорить со мною, старым солдатом, о разных предметах и, между прочим, в особенности об арестантских ротах[764], им созданных, мною же неодобряемых, как я уже неоднократно имел счастие докладывать его величеству. Дня три тому назад имел я высокую честь обедать в Зимнем дворце у государя императора в весьма маленьком кружке, как называется по-светски, кажется, интимном. Так, кажется, говорится, моя превосходительная? Ну-с, вот в интимном-то кружке было всего сам шост, считать кто – не буду, да и не в том сила; а суть та была, что спор об арестантских ротах завлек меня за известные барьеры приличий, и я, старый солдафон, дерзнул забыть, где я и у кого и с кем говорить сподобился. Заметил, однако, как бы тучку на челе монарха, в этот миг бывшего хозяином-хлебосолом. И вот я поспешил сказать: «Виноват, ваше величество, да ведь недаром же я русский солдат, который всегда помнит пословицу: „Хлеб-соль ешь, а правду режь“». – «Оно так, – заметил, улыбаясь своею обворожительною улыбкою, государь император, – оно, конечно, так; но есть и другая русская пословица, которая гласит: „Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами“». И надобно же было так случиться, что в это самое время у каждого из нас на тарелке был пирог с шампиньонами. Государь всемилостивейше вразумить меня соизволил этим простым сочетанием пословиц, и я познал, что нередко не то вредно, что уста приемлют, а то, что из уст исходит.