Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Между тем в то время, как Иван Никитич рассказывал анекдот за анекдотом, сидевший рядом со мною молодой офицер, родственник Скобелевых и почти живший у них, в продолжение обеда отодвигался от меня все более и более и наконец, под предлогом головной боли, вышел и удалился в другие комнаты, сопутствуемый сожалением генерала и генеральши. Таким образом, я остался один, имея справа и слева незанятые места, что, впрочем, не мешало мне хорошо продолжать обед и перекидываться разговором как с некоторыми гостями, так [и] с самим радушным хозяином. Обед кончился, и все пошли пить кофе на террасу, выходившую в сад и полуоткрытую. Генерал прошел в дальние комнаты – проведать своего протеже офицера и, по возвращении оттуда, вдруг подошел ко мне и вызвал меня в кабинет. Каково было мое удивление, когда Иван Никитич, хохоча, сказал мне, что причина удаления из-за стола молоденького офицерика была не головная боль, а то, что от меня как-то прескверно пахнет. Я, любивший с малолетства чистоплотность и опрятность до педантизма и до излишества даже, протестовал против такого обвинения в отвратительном неряшестве с увлечением. Но генерал был неумолим и утверждал, что действительно от фрака моего предурно пахнет. Вследствие этого приступлено к исследованию злополучного фрака, в правом заднем фалдовом кармане которого тотчас и была камердинером отыскана причина жестокого зловония. Дело в том, что, делая посещения мои большею частью пешком или, как генерал говаривал, «по инфантерии», я, подобно многим небогатым молодым людям, носил в кармане фрака или сюртука крылышко с перьями от какой-нибудь живности или дичины и этим перистым опахалом перед входом в переднюю, на лестнице или в сенях, смахивал пыль с наваксенных или лакированных сапогов и входил в комнаты с блестящею, светящеюся обувью. Надобно же было на мое несчастие, чтобы в этот злополучный день кухарка наша снабдила меня рябчиковым крылышком, от которого не довольно тщательно отделила мясистые части, пришедшие от теплого воздуха в состояние быстрого разложения, чрез что и произошел тот несносный запах, незаметный на чистом воздухе, но давший сильно себя знать в комнате на солнце, заливавшем, как нарочно, генералову столовую в этот день. Злосчастное крылышко было выброшено, а вывороченный карман был старательно облит одеколоном. Иван Никитич призвал молодого офицера, у которого давно всякая головная боль прошла, тем более что и вовсе не существовала, и они оба катались со смеха. А как смех заразителен, то и я стал с ними смеяться, извиняясь, что безнамеренно был поставлен в такое неприятное для других положение. Иван Никитич охотно извинил мне этот забавный эпизод и велел своему камердинеру наблюдать на будущее время, чтобы, когда я буду к ним приходить, мне в передней вытирали бы сапоги мягкою сапожною щеткою, избавляя меня от необходимости носить мертвечину в кармане.

Иногда самые пустые обстоятельства ведут за собою немаловажные последствия. Генерал, любивший пошутить, рассказывал об этом происшествии многим своим знакомым, как у себя, так [и] в чужих домах, выставляя, впрочем, при этом очень рельефно мою похвальную аккуратность и любовь к самой щепетильной опрятности, которая в те времена считалась одним из достоинств хорошо воспитанного молодого человека. Похвала эта все-таки не мешала ему делать при этом замечание, что дворянчики с молоком матери всасывают белоручничество и что Б[урнашев], т. е. ваш покорнейший слуга, не будь дворянчиком, конечно, не положился бы на прислугу, но сам за всем наблюдал бы и тогда всеконечно заметил бы на крылышке остатки рябчикового мясца.

Прошло после этого не одно, а многое множество воскресений, в которые я то бывал, то не бывал у Ивана Никитича в числе его обычных воскресных гостей. Раз у него в одно воскресенье, когда я не был, обедал многоуважаемый тогда не им одним, а всеми знавшими его, сделавший в ту пору поразительно быстро свою карьеру молодой статс-секретарь и начальник Военно-походной императорской канцелярии Михаил Павлович Позен. Зашла за обедом как-то речь об опрятности и умении некоторых бедных молодых людей так держать себя в общежитии, что, издерживая в десять раз меньше богатых товарищей, они одеты и обуты бывают не хуже других, отличаясь самою щепетильною бережливостью и аккуратностью. Михаил Павлович Позен говорил, что он высоко ценит таких достойных молодых людей. Скобелев вспомнил мое происшествие с крылышком и рассказал его. На это Позен, который тогда вовсе не знал меня лично, сказал:

– Мне статьи этого молодого человека о разных русских деятелях отечественной производительности мануфактурной и торговой нравятся давно, хотя я лично вовсе его не знаю, нигде как-то не встречав; но теперь, после рассказа Ивана Никитича о крылышке, я особенно желаю его поближе узнать и с ним познакомиться.

– Это как нельзя легче, – заметил Скобелев, – он у меня обедает почти каждое воскресенье.