Читаем Воспоминания петербургского старожила. Том 1 полностью

Когда в № 61, 62 и 64 «Русского мира» печаталась моя ретроспективная статья «Знакомство с И. Н. Скобелевым в 1834 году», я получил от г. Стромилова, отец которого был знаком с Иваном Никитичем и пользовался даже его приязнью, две дополнительные об этом достопочтенном и достопамятном человеке заметки. Но ни той, ни другой в статью мою я включить не мог по следующим причинам: первая заметка заключает в себе рассказ покойного генерала, рассказ, неоднократно слышанный мною из его уст, но опровергаемый мною же самим в вышеупомянутой моей статье, как несправедливый и сотканный русскою смекалкою почтеннейшего Ивана Никитича, любившего представлять свое первоначальное служебное положение в самых мрачных красках.

Раз как-то в один из его приездов в Петербург из Нижнего Новгорода, где была его штаб-квартира как инспектора всей резервной пехоты в качестве корпусного командира, подчиненного только военному министру, он жил в Сергиевской улице, и я проводил у него, тогда больного и хандрившего, вечерок вдвоем. В откровенном разговоре он, слово за слово, сам рассказал мне свою начальную службу в том именно виде, как я ее изобразил в статье моей.

– Зачем же вы, Иван Никитич, – спросил я, – всегда рассказываете все это совсем иначе и приводите в пример все эти палки, какие чухонской кляче не свезти?

Он конвульсически передернулся всем своим выразительным лицом, что бывало постоянно, особенно в разговоре мало-мальски одушевленном, и сказал, понюхивая табак, захватываемый из табакерки обрубками своих пальцев:

– Эх, брат, молодо-зелено, в Саксонии не была! Зачем вру я всю эту про свою персону белиберду, которая так всегда бесит мою благоверную? Затем, вишь, брат Володя, чтоб маленько этим всем как бы пококетничать и больше интереса от публики к своей персоне привлечь. Ну, понимаешь? А кроме этого еще скажу и то, что, когда по божьей и монаршей милости, да по начальственному усмотрению сделался я начальником, сначала фельдфебелем, а там еще в поручичьем ранге ротным командиром, так привык эту сказку рассказывать перед солдатиками, чтоб, во-первых, им субординац-регламент внушить обстоятельнее; а во-вторых, и для того, чтоб их любовь ко мне была все возрастающею, а не умаляющеюся. Я, брат, в службе таков, что у меня всяко лыко в строку и всяка вина виновата; да и держусь я святой нашей пословицы: «За одного битого двух небитых дают». А уж коли скомандуют: «Вольно, марш по квартирам!», я с солдатиками тотчас во всякое санфасонство[770] вхожу и, помилуй бог, чего уж не переврешь с ними, распроказниками[771]. Да все ведь это ты читал в моей «Переписке русских солдат».

После этого понятно, почему я сто раз слышанного мною рассказа Ивана Никитича о палочьях и о причинах его конвульсических подергиваний плечом оторванной руки и лицом не рассказал в статье моей подробно, а передал только слегка и с моими личными опровержениями, основанными на сейчас только приведенном разговоре. К тому же и причиною этих подергиваний было вовсе не то, что Иван Никитич выставлял, а просто жестокая контузия, поразившая его в то самое время, как во время Польской войны в 1831 году ему под Минском ядром оторвало руку.

Что касается до второго сообщения г. Стромилова, очень интересного, об участии, какое в начале сороковых годов император Николай Павлович принимал в драматическом представлении «Кремнев», принадлежавшем перу И. Н. Скобелева, то я об этом обстоятельстве не мог ничего сказать также потому именно, что в эту пору я очень редко видался с Иваном Никитичем, живя почти безвыездно вне Петербурга, хотя и в близких окрестностях, в Удельном земледельческом училище, где четыре тогда года служил помощником директора этого замечательного и удивительного в свое время заведения[772].

Со всем тем, я очень благодарен почтенному сообщителю, г. Стромилову, и убедительнейше прошу и других лиц, знавших Ивана Никитича и имеющих в своих кабинетных записках какие-нибудь об нем любопытные сведения, сообщать их, адресуя или лично передавая в редакцию газеты «Русский мир», которая, конечно, все это не откажется напечатать на своих столбцах, как теперь делаем мы это с сообщениями г. Стромилова, передаваемыми нами без всяких переделок. Вот эти сообщения:

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия в мемуарах

Воспоминания. От крепостного права до большевиков
Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Впервые на русском языке публикуются в полном виде воспоминания барона Н.Е. Врангеля, отца историка искусства H.H. Врангеля и главнокомандующего вооруженными силами Юга России П.Н. Врангеля. Мемуары его весьма актуальны: известный предприниматель своего времени, он описывает, как (подобно нынешним временам) государство во второй половине XIX — начале XX века всячески сковывало инициативу своих подданных, душило их начинания инструкциями и бюрократической опекой. Перед читателями проходят различные сферы русской жизни: столицы и провинция, императорский двор и крестьянство. Ярко охарактеризованы известные исторические деятели, с которыми довелось встречаться Н.Е. Врангелю: M.A. Бакунин, М.Д. Скобелев, С.Ю. Витте, Александр III и др.

Николай Егорович Врангель

Биографии и Мемуары / История / Учебная и научная литература / Образование и наука / Документальное
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство

Не все знают, что проникновенный лирик А. Фет к концу своей жизни превратился в одного из богатейших русских писателей. Купив в 1860 г. небольшое имение Степановку в Орловской губернии, он «фермерствовал» там, а потом в другом месте в течение нескольких десятилетий. Хотя в итоге он добился успеха, но перед этим в полной мере вкусил прелести хозяйствования в российских условиях. В 1862–1871 гг. А. Фет печатал в журналах очерки, основывающиеся на его «фермерском» опыте и представляющие собой своеобразный сплав воспоминаний, лирических наблюдений и философских размышлений о сути русского характера. Они впервые объединены в настоящем издании; в качестве приложения в книгу включены стихотворения А. Фета, написанные в Степановке (в редакции того времени многие печатаются впервые).http://ruslit.traumlibrary.net

Афанасий Афанасьевич Фет

Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное