Читаем Воспоминания петербургского старожила. Том 1 полностью

В одно из следующих воскресений у Ивана Никитича было что-то особенно много гостей, и в том числе больше молодежи, из которой я был тут не последним, беседуя много с Николаем Ивановичем Гречем, сказавшим хозяину, что он сейчас встретил на Невском М. П. Позена, который обещал сегодня быть у Ивана Никитича. Ждали Позена долго и хотели в 5 часов с четвертью уже садиться без него за стол, как вдруг он явился, рассыпаясь в извинениях, и наскоро выпил рюмочку предобеденной водки.

Михаил Павлович Позен был очень любезен и говорлив, много рассказывал, так что Ивану Никитичу не приходилось описывать эпизодов войны 1812 и последующих, до взятия Парижа, годов, как всегда водилось за его обедами, когда в этих рассказах в 80 из 100, мною слышанных, непременно проявлялся генерал-адъютант граф Эммануил Францевич Сен-При, которого, начальствуя храбрыми рязанцами[765], он, Иван Никитич, выбил из рук французов, готовых, чего доброго, повесить графа в качестве ренегата-эмигранта, сражавшегося под чужими знаменами против трехцветного знамени республики и империи[766]. На этот раз Иван Никитич принимал живое участие в разговорах с двумя какими-то приезжими помещиками о поставке полугара[767], так как сам имел винные заводы. Этого рода разговор не нравился Гречу, который ежился и немножко дулся, потому что привык везде иметь почин в беседе, особенно в беседе застольной. Вдруг Позен, смакуя с видом знатока стакан д’икема, обратился к Гречу:

– Ну, Николай Иванович, кто уж что ни толкуй там, что ваша «Пчела» и то и се, и что она в публике значение свое утратила, все вздор и ложь, порожденная завистью. Доказательств противного тысячи, а самое резкое доказательство то, что третьего дня, кажется, вы поместили легенькую, бойко написанную статейку об ивановских или выборгских кренделях, продающихся в доме Усова в Семионовском переулке[768]. И что же? Вчера и сегодня сход и съезд такие, что полиция нашла нужным поставить у лавки целый легион будочников, порядка ради, чтобы охотники до этих кренделей не разнесли весь куренек. Да и спасибо автору статейки за указку, потому что до сих пор я эти крендели из Выборга выписывал нарочно, а теперь буду ежедневно иметь свежие, абонировавшись у этого смышленого Иванова, который сам посылает везде своих разносчиков с корзинами. Объяви то же самое другая газета, а не «Пчела», уж-таки, как вам угодно, не было бы и сотой доли успеха.

Тогда все гости наперерыв один перед другим стали рассказывать о достоинстве выборгских кренделей крендельщика Иванова, прославленного «Пчелою».

– А кто строчил такую статейку, по поводу которой и я запасся этими кренделями и заменил ими сайки и калачи? – возговорил Иван Никитич. – Чего доброго, не ткал ли ее наш с вами приятель, Николай Иванович, окрещенный вами Быстропишевым? – И при этом он мигал на меня и грозил мне своими сокращенными пальцами.

– Именно он, именно он, – говорил в ответ Николай Иванович. – Если бы Булгарин написал такую рекламную статейку, то, при всем его таланте, шила в мешке не утаишь никак, и от статьи непременно так и навевало бы взяткой и газетным хабарничеством.

– Напрасно ручаетесь, почтенный патрон-принципал, – сказал я, – потому что, словно нарочно в опровержение того, что я никаких благодарностей за статьи мои не беру, скажу вам, что не далее как сегодня утром два человека из лавки Иванова, при безграмотном благодарственном адресе, принесли мне крендель в добрые полпуда с изображением моего вензеля.

Вскоре встали из-за стола. Позен с Гречем вполголоса что-то говорили с чашками кофе в руках. Потом Позен сел за ломберный стол, и Иван Никитич, сам садясь, говорил ему: «Реванша хотите, ваше превосходительство, реванша!» И они, смеясь, предались игре с увлечением. Меня Греч пригласил повезти в своей старомодной коляске и путем-дорогой сказал:

– Завтра между 10 и 12 часами дня будьте в доме Лобанова (то есть Военного министерства) у М. П. Позена: он хочет дать вам, как только выйдут новые штаты, хорошее место, такое, кажется, что при нем и сотрудничество в «Северной пчеле» вам уже не нужно будет.

Месяца два спустя после этого разговора я уже служил по Военному министерству[769] и получал довольно крупное содержание, значительно усилившееся денежными наградами.

Еще некоторые биографические заметки о покойном воине-писателе И. Н. Скобелеве

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия в мемуарах

Воспоминания. От крепостного права до большевиков
Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Впервые на русском языке публикуются в полном виде воспоминания барона Н.Е. Врангеля, отца историка искусства H.H. Врангеля и главнокомандующего вооруженными силами Юга России П.Н. Врангеля. Мемуары его весьма актуальны: известный предприниматель своего времени, он описывает, как (подобно нынешним временам) государство во второй половине XIX — начале XX века всячески сковывало инициативу своих подданных, душило их начинания инструкциями и бюрократической опекой. Перед читателями проходят различные сферы русской жизни: столицы и провинция, императорский двор и крестьянство. Ярко охарактеризованы известные исторические деятели, с которыми довелось встречаться Н.Е. Врангелю: M.A. Бакунин, М.Д. Скобелев, С.Ю. Витте, Александр III и др.

Николай Егорович Врангель

Биографии и Мемуары / История / Учебная и научная литература / Образование и наука / Документальное
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство

Не все знают, что проникновенный лирик А. Фет к концу своей жизни превратился в одного из богатейших русских писателей. Купив в 1860 г. небольшое имение Степановку в Орловской губернии, он «фермерствовал» там, а потом в другом месте в течение нескольких десятилетий. Хотя в итоге он добился успеха, но перед этим в полной мере вкусил прелести хозяйствования в российских условиях. В 1862–1871 гг. А. Фет печатал в журналах очерки, основывающиеся на его «фермерском» опыте и представляющие собой своеобразный сплав воспоминаний, лирических наблюдений и философских размышлений о сути русского характера. Они впервые объединены в настоящем издании; в качестве приложения в книгу включены стихотворения А. Фета, написанные в Степановке (в редакции того времени многие печатаются впервые).http://ruslit.traumlibrary.net

Афанасий Афанасьевич Фет

Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное