Воспоминания Свена Стокгольмца

В общем, я знаю, что в Стокгольм ты не вернешься. Раз ты настолько абсурдный и вздорный, что переживаешь из-за того, как на тебя смотрят шахтеры Лонгйира, в переполненном Стокгольме тебе не понравится. Но если на Шпицбергене для тебя ничего нет, а страсть к приключениям в Арктике поостыла, не вижу причин, почему бы тебе не подумать о работе в другой части Швеции. Уверена, Арвид устроил бы тебя в рыболовную отрасль. Разве ты не мечтал выходить в море под парусом?

Подумай, дорогой брат, умоляю! Хельга говорит о тебе с таким трагизмом, словно ты единственный понимал ее по-настоящему. А ведь в последний раз вы виделись, когда ей не было и семи. Я расхохоталась бы, если бы не горела желанием оставить ее на крыльце какого-нибудь жуткого приюта.

Возвращайся, Свен! Если не вернешься, я, конечно, пойму, но всенепременно буду желать обратного.

С любовью, Ольга

Как я дорожил сестрой! Как сильно – точно холодным железом – ранили мили, которыми я так упорно от нее отгораживался!

В том же месяце я начал обдумывать массу маловероятных для себя вариантов. Возвращение в шахту к ним не относилось. Швеция рассматривалась, хотя я понимаю сейчас и, наверное, понимал тогда, что это доказало бы мою никчемность. Я изначально выбрал жизнь вдали от жестких условностей общества, да и последующие события укрепили меня в этом решении. Разумеется, жизнь затворника можно вести где угодно, включая Швецию, но я не расставался с убеждением, что так не получится. Я вернулся бы в Стокгольм, поселился бы у сестры, своим отшельничеством сделал бы родных несчастными, а потом предался бы отчаянию. Что касается рыболовства, мне всегда казалось, что на кораблях слишком силен дух товарищества. Моряки должны действовать сообща, иначе у них просто ничего не выйдет. Одиночки приносят морякам несчастье, по крайней мере так я читал.

В результате я решил не выполнять эту тягостную повинность – не стал писать Ольге, а начал искать другие варианты. Я подумал, что можно отправиться в смелую и самоубийственную экспедицию по неизведанному отрезку белой пустоши. Я мог взять с собой Эберхарда. Я также задумывался о поисках золота в Амазонии, разведении скота в Аргентине, жизни с эскимосами или с маори и написании популярных этнографических исследований. Вот удивятся высоколобые академики, узнав об антропологе-самоучке, проницательном и скромном!

Я был уже немолод, но действовал, как молодой. В тридцать восемь я внезапно почувствовал, что балансирую на краю чего-то. Если бы я сделал шаг и покатился под откос, то надеялся, что по крайней мере падение окажется захватывающим.

В ту пору я много курил. Макинтайр в этом отношении оказывал опасное влияние, поскольку не расставался с трубкой, экстравагантно изогнутой, из тыквы-горлянки с пенковой чашей. У меня была неизвестного происхождения трубка из вишневого дерева с длинным чубуком. Трубку подарила сестра, которая не одобряла курение, но считала, что если уж и предаваться вредной привычке, то со стилем, и подарком я дорожил.

Как-то в сентябре мы курили в компанейской тишине, Макинтайр посмеивался над моей свежайшей фантастической идеей, когда в дверь хижины постучали. Я тотчас раскрыл книгу. Явился почтальон, норвежец по имени Стиг, благоговевший перед Макинтайром. Взволнованный своим поручением и моим присутствием, Стиг промямлил какие-то любезности и извинения. Макинтайр предложил ему войти, на что Стиг вежливо махнул рукой и сказал, что надолго отлучаться от работы не может.

Стиг достал из-за пазухи мятый конверт и протянул Чарльзу.

– Это от вашего приятеля-зверолова, – объявил он. – Я решил, что вы захотите прочесть его немедленно, и извините меня за предположение, но мне кажется, что кое-кто в лагере тоже хочет увидеть письмо немедленно. Администрация, например, – Стиг театрально подмигнул.

Что он знает или думает, что знает, о ситуации Тапио, Стиг не уточнил. Макинтайр подмигнул в ответ, поблагодарил Стига за деликатность, на которую всегда мог рассчитывать, и закрыл дверь.

– Написал наконец-то, – сказал Макинтайр. Он вскрыл конверт и сел читать письмо, почти не обращая внимания на меня.