Восстанавливая равновесие

– О, бедный мальчик, – жена посла взволнованно пожала руку супруга. – Ты видел, Жак, как он влюблён? А он даже не знает о Той Истории, – как обычно, эти два слова произносились с большой буквы и приглушённым шёпотом, словно созданным для того, чтобы обсуждать всякие неприличности.

Ирвенú философски пожал плечами:

– Боюсь, настало и его время узнать.

Рассекая толпу в бальном зале своими широкими, крепкими плечами строителя, Эрик прошёл к дверям на балкон, опоясывающий всё здание посольства по окружности. Обычно они были открыты, впуская столь необходимый свежий воздух в изнемогающий от постоянной жары зал; но сегодня, сейчас их будто прикрыли чьи-то заботливые руки – почти до конца, ровно настолько, чтобы не вызывать пересудов среди гостей. Норвежец коснулся стекла рукой, намереваясь выйти наружу.

– …восемь лет, Нума, ты только представь себе! Прошло целых восемь лет.

– Я не могу, – после тяжёлого вздоха отозвался из темноты столь дорогой Эрику голос. А вот её собеседник не был ему знаком. Берндт пристальнее вгляделся: Нума стояла спиной к залу, опершись локтями о балюстраду. Мужчина находился не слишком близко, что несколько пригасило его ревность. Казалось, что Нума готова расплакаться. Странное свидание – если это было свидание вообще.

А собеседник Нумы становился всё настойчивее, хотя и не прикасался к ней.

– Такого ответа я не приму. Сделай же что-нибудь, Нума!

– Что именно она должна сделать, мистер? – Эрик решил, что настало его время вмешаться.

Женщина подскочила от его голоса, словно ужаленная в самое соблазнительное своё место.

– Что? Зачем? Чёрт побери, Эрик Берндт, – переведя дыхание, немного спокойнее добавила она. – Ты появился почти вовремя.

– Нума, – лицо мужчины по-прежнему оставалось в тени, но в голосе звучала напряжённая настойчивость, – ты знаешь, что мы не договорили. Пожалуйста, попроси джентльмена уйти, – он обращался через голову Эрика, словно того здесь и не было, что не могло не взбесить потомка завоевателей.

– Попросите меня об этом сами, мистер, – воинственным тоном проговорил он, – и вы познакомитесь с крепостью моих кулаков.

Чего он меньше всего ожидал, так это сдержанного, приглушённого смеха мужчины в ответ на своё заявление; но, тем не менее, тот смеялся.

– Какой отважный молодой петушок, Нума, – успокоившись, вновь обратился он к застывшей в неподвижности гречанке. – Похоже, у тебя появилось будущее. Я тоже хочу для себя этого и имею такое право. Отпусти меня, Нума, – в его голосе прозвучала тоскливая, страстная мольба. – Ты же знаешь, что я буду возвращаться…

– Я не могу, Дит.

– Сможешь. Сможешь, когда поймёшь, что ты наказала не только меня, но и себя тоже. Ни один из нас не сможет жить будущим, пока не будут оплачены и забыты старые долги.

– Я не могу, Дит, ты разве не понимаешь! – неожиданно громко с отчаянием прокричала Нума. Пальцы её, впившиеся в каменную балюстраду, побелели. – Ещё пока не могу. Оставь меня, Дитрих, – она шагнула к выходу столь стремительно, что руки мужчины, попытавшиеся поймать её, ухватили лишь край муслинового платья. Раздался треск.

С невнятным проклятием Эрик бросился на защиту своей принцессы; но Нума в нём не нуждалась сейчас – как, впрочем, и обычно. В молчаливый бой взглядами со своим противником она вступила без всякой осторожности и страха… и вышла победителем, когда мужчина, лица которого Эрик так и не рассмотрел, со вздохом отвернулся.

– Tschüs, Diet^2*, – очень тихо проговорила она.

– Ещё увидимся, Нума, – вялым тоном, не оборачиваясь, отозвался её собеседник по-английски.

Нума немного помолчала.

– Как Богу будет угодно, – наконец, кивнув головой, согласилась она. Взяла Берндта под руку. – Пойдём, Эрик.

Норвежец покорно позволил себя вести – но не более десяти шагов. Сразу же за дверями он взорвался:

– Нума, что это было? Как ты… да я просто в шоке – Нума Алессандрос позволяет какому-то проходимцу так обращаться с собой!

– Когда-то он был мне очень дорог, – голос его любимой звучал так тихо, что Эрик даже подумал – ему это почудилось. А Нума заговорила свободнее и чуть быстрее, шлюзы её сдержанности вмиг оказались смыты потоком воспоминаний и чувств. – Был мне дороже закатов, дороже рассветов, дороже людей Кипра… я добровольно превратила себя в его часть. Я любила Дитриха – или думала, что любила. И я не сомневаюсь, что он меня тоже любил – по-своему, разумеется. Видишь ли, Дитрих фон Груец – мой бывший муж.

– Муж? Тот самый муж, который… – не договорив, Эрик метнулся обратно на балкон.

Нума едва успела поймать его за рукав смокинга.

– Не надо. Что бы там ни говорили о Дитрихе, моя вина в произошедшем ничуть не меньше, – она улыбнулась с каким-то растерянным и жалким выражением в глазах. Потянула Эрика за рукав и вывела в сад.

– Давай присядем, я очень устала. Вечер был долгим.

– Ещё бы, – фыркнул Берндт, задирая вверх голову – но на балконе уже никого не было. – Откуда он знал, что ты будешь…

– А он и не знал, – Нума прижалась лицом к плечу Эрика, обняла мужчину за талию обеими руками. – Скоро три года, как Дит посещает все приёмы в надежде, что я передумаю.