Читаем Восстание полностью

Омерзительная тень провокатора, агента-информатора секретной полиции или разведывательной службы, который преднамеренно втирается в ряды повстанцев, чтобы выудить секреты подполья, или предателя, который из тех или иных соображений покидает своих бывших товарищей по оружию и переходит в стан врага, появлялась время от времени и над нашим подпольем. Британская разведка предпринимала все, что было в ее силах, чтобы насадить среди нашего руководства или среди рядового состава платных информаторов и провокаторов. За все годы восстания мне известны лишь три случая предательства в наших рядах. Вражеская разведка никогда, подчеркиваю, никогда не преуспела в сборе разведывательной информации от своих собственных агентов, которых немедленно после их засылки в подполье выводили на чистую воду. Сикрет Интеллидженс Сервис так никогда и не удалось что крайне важно! заполучить агентов в руководстве нашей организации.

Наша разведка работала не щадя ни сил, ни здоровья, энергично, преданно, квалифицированно. Анонимные благожелатели и осведомители Иргуна многие из них находились на службе в еврейской полиции британского военного командования в Палестине смогли проникнуть в стан врага без того, чтобы позволить врагу втесаться в наши ряды. Соответственно, нам было всегда известно заблаговременно, как намеревалось поступить британское командование. Борьба была подпольной в самом буквальном смысле этого слова. Внешний мир видел лишь наружную, надводную сторону борьбы. Удары Иргуна задумывались в подполье, но их претворение в жизнь всегда было на виду, на поверхности событий. Мы часто встречались лицом к лицу с вооруженным до зубов врагом. Но мир не видел скрытую для постороннего глаза схватку умов.

Перед англичанами во всей своей остроте стала проблема расчленения наших рядов с целью уничтожить Иргун. Ухищрения Сикрет Интеллидженс Сервис сталкивались с силой еврейского ума. Хитрость и коварство британской разведки потерпели поражение в сражении с еврейским разумом.

Мы попали в тяжелое положение на начальных этапах восстания вследствие предательства Симона Цорроса. Нам стало известно, что кто-то среди нас или связанный с нами выдает информацию врагу. Я уже писал об аресте Эстер Разиель и ее мужа, а также об обнаружении и захвате радиопередатчика Иргуна в их доме. Волна арестов по всей стране, последовавшая за арестом Эстер Разиель и ее мужа нисколько не удивила нас. Арестовывались люди, широко известные своими взглядами. Впрочем, они даже и не делали попытки скрыться от британских властей. Больше всего поразило нас, что англичане обнаружили радиопередатчик Иргуна на квартире Разиелей без особых затруднений и длительных поисков. Кроме того, у нас даже не было времени вывезти радиопередатчик в более безопасное место. ’’Поэтому, — заключили мы, — арест Эстер и ее мужа является результатом деятельности провокаторов”. Мы начали тщательно следить за Иудой, продавшим Иргун за тридцать сребренников. Через некоторое время следы привели нас к Симону Цорросу.

Прежде чем я расскажу о Цорросе, я должен упомянуть о том впечатлении, которое произвели массовые аресты не столько на население Ишува, сколько на само подполье. Так как восстание находилось лишь на начальном этапе развития, шок от первого удара оказался потрясающим. Я не находил себе места. Работа валилась у меня из рук. Я постоянно ловил себя на том, что думаю об обездоленных семьях, особенно о тех, где были дети.

На нас начали оказывать давление. Все просили нас предпринять все возможное и невозможное для того, чтобы обезопасить и освободить всех арестованных и особенно Эстер Разиель. С давлением пришли разброд и шатание в наших рядах. Неужели мы имели право заставить наших бойцов и их семьи страдать? Было ли у нас право подвергать опасности их свободу и жизнь? Могли ли мы быть уверены, что наша борьба принесет желанные плоды? Кто никогда не представал перед страшным судом совести, тот никогда не поймет весь ужас таких мук.

Мои друзья, как могли, помогали мне. Они говорили вслух то, что нашептывал мне мой внутренний голос: ’’Разве не все мы готовы пожертвовать ради торжества правого дела своей свободной жизнью?” Мои друзья говорили: ”А не станут ли те, кто остался на свободе, узниками британских тюрем и лагерей? А не окажемся ли все мы заключенными за колючей проволокой? Где же выход?”

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное