Восстание Болотникова 1606–1607

Столь сильный эффект «Повести» протопопа Терентия объясняется самым характером этого произведения. «Повесть» составлена в форме записи протопопом Терентием рассказа некоего «духовного мужа» о чудесном видении, бывшем этому духовному мужу во сне. Такой литературный прием придавал «Повести» протопопа Терентия вид документа-рассказа о действительно бывшем «чуде», что в огромной степени усиливало воздействие этого произведения на слушателей.

Нет возможности точно решить вопрос о том, кому принадлежала инициатива написания «Повести о видении некоему мужу духовну». Наиболее вероятным было бы предположение, что «Повесть» была написана Терентием по поручению патриарха или царя. Этому предположению, однако, противоречит то, что в одном из списков «Повести» — и притом наиболее раннем по времени — рассуждение о пороках, царящих в обществе («несть истины во царех же, и патриарсех, и во всем церковном чину ни во всем народе моем»)[850], изложено в такой редакции («несть истины во царе же и в патриарсе»)[851], которая дает возможность отнести слова о нечестивых царях и патриархах прямо и непосредственно к Василию Шуйскому и Гермогену. Эта редакция дала основание некоторым исследователям (П. Г. Васенко, Е. Н. Кушева) рассматривать «Повесть» протопопа Терентия как произведение, проникнутое враждебной Шуйскому тенденцией, и считать, что в «Повести о видении некоему мужу духовну» «звучит голос противной Шуйскому стороны»[852].

Я полагаю, однако, что столь ответственные выводы нуждаются в более прочных доказательствах, чем редакционный вариант. И это тем более, что признание «Повести» протопопа Терентия произведением, направленным против Василия Шуйского и Гермогена, стоит в прямом противоречии с тем значением, которое было придано «Повести» по повелению царя и патриарха. Признавая это противоречие, Е. Н. Кушева пытается устранить его тем, что истолковывает вторую редакцию текста о царях и патриархах («несть истины во царех же и в патриарсех») как результат переделки правительством Шуйского первоначальной редакции. По мнению Е. Н. Кушевой, «именно в таком обезвреженном виде «Повесть» и была оглашена»[853]. Но не вернее ли предположить обратное: что неприемлемый для Шуйского и Гермогена вариант, представленный одним из списков «Повести», мог явиться результатом тенденциозной переделки первоначальной редакции «Повести» кем-либо из враждебно настроенных в отношении Шуйского лиц? При такой постановке вопроса отпадает необходимость введения столь сложной и вместе с тем неизбежно искусственной конструкции, как экстренное превращение антиправительственного памфлета (первоначальная редакция «Повести») в назидательное сочинение, распространяемое по царскому велению. К этому надо добавить, что и само положение Терентия, как протопопа придворной кремлевской церкви, делает гораздо более вероятной его роль в качестве исполнителя ответственного и деликатного поручения царя и патриарха (по составлению «Повести»), чем выступление в качестве памфлетиста. Что же касается догадки П. Г. Васенко, поддержанной Е. Н. Кушевой[854], что Терентий подвергся репрессиям со стороны Василия Шуйского за написание «Повести» и лишился места в Благовещенском соборе, то нет никаких данных, говорящих о времени, когда Терентий перестал быть благовещенским протопопом. (Есть лишь свидетельство о том, что в 1610 г., по указу Сигизмунда III, «велено протопопу Терентию быти по прежнему у Благовещения, а Благовещенскому протопопу велено быти у Спаса на Дворце»)[855].

Мне представляется, однако, весьма мало вероятным, чтобы протопоп Терентий мог быть смещен в тот момент, когда благодаря «Повести» он получил такую широкую известность.

Как бы мы ни решали вопрос об обстоятельствах появления «Повести о видении некоему мужу духовну», секрет успеха произведения протопопа Терентия крылся в самом содержании «Повести».

Повесть протопопа Терентия в образах христианской символики изображала восстание Болотникова как проявление божьего гнева, как наказание, посланное богом за грехи общества. Такое изображение восстания Болотникова давало возможность автору «Повести» сделать выводы, что единственный путь спасения для общества — это покаяться и прекратить ту греховную жизнь, которой люди навлекли на себя гнев божий.

«Видение духовного мужа» состоит в том, что «духовный муж» чудесным образом присутствует при «беседе» между Христом и богородицей, просящей Христа пощадить людей. Этот традиционный образ (ср. «Хождение богородицы по мукам») в повести протопопа Терентия был наполнен острым политическим содержанием.