Восстание Болотникова 1606–1607

В ответ на «прошение» богородицы Христос заявляет: «Многажды хотех помиловати их, о мати моя, твоих ради молитв, но раздражают утробу мою всещедрую своими их окаянными студными делы, и сего ради, мати моя, изыди от места сего, и вси святии с тобою; аз же предам их кровоядцем и немилостивым розбойником, да накажутся малодушнии и приидут в чювство, и тогда пощажу их»[856]. Богородица, однако, продолжает просить прощения, и Христос, наконец, смягчается: «Тебе ради, мати моя, пощажу их, аще покаются; аще ли же не покаются, то не имам милости сотворити над ними»[857].

Идея необходимости всенародного покаяния составляет главную мысль «Повести». Вместе с тем эта идея раскрывает политический смысл произведения протопопа Терентия. Ибо идея всенародного покаяния означала требование прекратить борьбу и объединиться вокруг царя. С другой стороны, объявление участников восстания Болотникова «кровоядцами» и «немилостивыми разбойниками» (ибо всякому современнику было ясно, что под «кровоядцами» и «разбойниками» имеются в виду осадившие Москву войска Болотникова) должно было отталкивать москвичей от Болотникова, дискредитировать участников восстания в глазах населения Москвы.

В обстановке «великой розни», царившей в Москве, правительство Шуйского, находившееся под постоянной угрозой взрыва восстания московских городских низов, использовало «Повесть о видении некоему мужу духовну» для развертывания грандиозной агитационной кампании, целью которой было изменить настроение масс москвичей в пользу Шуйского. Вместе с тем агитация Шуйского должна была мобилизовать силы для борьбы против Болотникова. И все церковные церемонии во время шестидневного поста были посвящены молитвам о том, чтобы «милостивый господь бог отвратил свой праведный гнев, и послал бы милость свою на град свой святый и на люди своя во граде сем, не предал бы в руке врагом и злым разбойником и кровоядцем»[858].

Эпизод с «Повестью» протопопа Терентия показывает, насколько широко и умело правительство Шуйского использовало силу и влияние церкви для целей политической борьбы. Методы этой борьбы, однако, не исчерпывались использованием церкви. В борьбе за привлечение на свою сторону масс правительство Шуйского применяло и другие формы и средства воздействия на массы.

Важное место среди них занимало распространение заведомо ложных сведений, извращавших истинное положение дел и изображавших его в выгодном для Шуйского свете.

Василий Шуйский был мастер политического обмана и интриги. Еще Ключевский назвал Шуйского «донельзя изолгавшимся и изинтриганившимся, прошедшим огонь и воду»[859]. Эти качества Шуйского получили широкое применение в процессе борьбы против Болотникова[860].

Терпя одну неудачу за другой, теряя территорию и войско, Шуйский пытался скрыть от широких масс растущую слабость своих позиций и изображал ход борьбы против Болотникова в гораздо более благоприятном свете, чем это было на самом деле.

Сопоставление официальных версий с другими менее тенденциозными данными, относящимися к одному и тому же событию или моменту, очень наглядно показывает, насколько сознательно правительство Шуйского извращало действительные факты.

Способы и приемы, применявшиеся правительством Шуйского для этой цели, были самые разнообразные. Часто это был ложный слух о воинских силах, идущих к Москве на помощь Шуйскому, когда в действительности никакого войска к Москве не шло. О таких слухах сообщает в своем письме Стадницкий, называя новгородское, псковское, смоленское войско и войско касимовского царя, якобы спешащие «на помощь государю» (ноябрь 1606 г.), но тут же опровергает эти слухи, заявляя, что «по сю пору мы не слышим о них и не видим»[861]. Заведомая ложность этих слухов очевидна хотя бы из того, что Псков уже был в это время охвачен внутренней борьбой, а дорога между Москвой и Новгородом была непроезжей от «воров» (см. выше). Характерно, что повесть о восстании Болотникова в «Ином Сказании» специально отмечает, что «из Великого же Новаграда не бысть войска для ради настоящего великого мору»[862].

Те же цели преследовало сознательное преувеличение размеров войска, бывшего в распоряжении Василия Шуйского. Яркий факт, характеризующий такого рода приемы Шуйского, сообщает повесть о Болотникове в «Ином Сказании». Когда, наконец, в осажденную Москву пришло 200 стрельцов «даточных» людей с Двины, то «поведано же бысть в царствующем граде Москве всем людем, яко з Двины приидоша 4000 войских людей, тако же и из Смоленска града»[863].