Восстание Болотникова 1606–1607

Второй район «боев» — «за Яузой» — отмечается в источниках на протяжении всей осады Москвы. В разрядах не сохранились имена воевод, стоявших за Яузой, но самый факт наличия здесь воевод свидетельствуется разрядными записями[905]. Кроме того, в этом районе роль опорного пункта для Шуйского играл Симонов монастырь, для защиты которого были выделены стрельцы. В повести «Иного Сказания» содержится подробный рассказ о борьбе за Симонов монастырь, причем войскам Болотникова не удалось захватить монастырь, и они «прочь отъидоша»[906].

Переломным моментом в осаде Москвы явилась измена рязанцев во главе с Г. Сумбуловым и П. Ляпуновым. В письме А. Стадницкого содержится подробный рассказ об обстоятельствах, при которых произошел переход рязанского полка на сторону Шуйского: «26 ноября (н. ст. — И. С.). Противная сторона пустила к городу (do miasta) пятьсот рязанцев, желая испробовать своего счастья под мглою и непогодою, которая была в то время. Те, идя отдельным полком, при приближении к городу Москве, сейчас же знаками объявили о своей покорности великому князю. Противная сторона, увидевши, что измена, бросилась на стражу в шанцах (koszach), которая была поставлена за городом— у ней были и орудия (armata). Но после стычки со стражей (tej straży nieco urwawszy), они воротились назад в лагерь (do obozu), который был немного далее одной мили от города — в Коломенском: так называют село и двор великого князя, недалеко от речки Котла, где сожгли тело того покойника (т. е. Лжедмитрия. — И. С.)»[907].

Правительство Шуйского изобразило переход на свою сторону рязанцев как крупный успех: «по случаю этой радости они, по своему обычаю, звонили в колокола и стреляли из орудий, получали жалованье в большой палате»[908].

Измена рязанцев, действительно, укрепляла позиции Василия Шуйского, причем не столько даже в чисто военном плане, сколько политически, свидетельствуя о наличии крупных противоречий в лагере Болотникова. Правительство Шуйского получало возможность истолковать измену рязанских дворян как поворот участников восстания на путь раскаяния и принесения своей «вины». С другой стороны, несомненно, измена Г. Сумбулова и П. Ляпунова способствовала росту внутренней борьбы в войске Болотникова и толкала неустойчивые и случайные элементы на разрыв с восстанием. Следует, конечно, с очень большой осторожностью отнестись к заявлению грамоты патриарха Гермогена, что «после того многие всякие люди от них воров и еретиков, из Коломенского и из иных мест прибегают»[909]. Но если в данном утверждении явственно выступает цель использовать разрыв рязанцев с Болотниковым как материал для агитации за разложение рядов участников восстания (и в заявлении патриаршей грамоты о «многих» перебежчиках сквозит стремление выдать желаемое за действительность), то вместе с тем вряд ли можно сомневаться в том, что переход рязанцев в лагерь Шуйского усилил аналогичные тенденции среди определенных слоев участников восстания.

В этом плане несомненный интерес представляет свидетельство того же А. Стадницкого, под 27 (17 ноября), о том, что «из полков противной стороны около 50 стрельцов передалось великому князю»[910]. Комментируя это событие[911], А. Стадницкий добавляет, что стрельцы-перебежчики «несколько утешили простой народ (lud pospolity) сообщением, что половина войска принуждена от более сильной стороны, и она охотна к заявлению покорности великому князю». Вряд ли, конечно, А. Стадницкий может рассматриваться как надежный источник для изучения настроения московского простого народа. Но ценность свидетельства А. Стадницкого — не в характеристике обстановки в Москве, а в том, что оно дает для выяснения положения внутри лагеря Болотникова. И в этом отношении известие о наличии в рядах восставших двух группировок, одна из которых склонна к изъявлению покорности Василию Шуйскому, очень важно для понимания дальнейшего хода борьбы под Москвой.

Было бы, однако, ошибкой преувеличивать значение для Болотникова измены рязанцев. В чисто военном отношении «полк» Г. Сумбулова и П. Ляпунова составлял сравнительно небольшую часть сил, бывших у Болотникова. Нельзя также упускать из виду и приход новых пополнений в его войско. И тот же А. Стадницкий начинает свое письмо с заявления о том, что «к противной стороне... прибывает in dies [что ни день] войско»[912].