Восстание в Гурии

Мегрелы пообедали, поблагодарили и пошли к своим. Через некоторое время опять подошел к берегу реки человек и закричал:

— Князь просит поскорее нас отпустить! Гурийцы оставили несколько караульных в башне,

а остальные переправились к мегрелам. Они подошли к дороге, по которой должны были уходить мегрелы, и выстроились по обеим ее сторонам.

— Скрестите ружья! — раздалась команда.

Гурийцы склонили свои ружья над дорогой и скрестили их таким образом, что человек не мог пройти по дороге, не согнувшись под сплошным кровом из ружей.

Мегрелы двинулись. Сначала Дадиани и знатнейшие дворяне прошли, согнувшись, под строем ружей. За ними вся толпа, сгибаясь, прошла под ружьями гурийцев.

Кончилась эта унизительная для побежденных церемония и Дадиани сам обратился к гурийцам:

— Теперь, братья, разрешаете ли вы нам отправиться домой?

— Разрешаем, разрешаем! — закричали все. — Мы провели вас сквозь «Алайя», чего уж больше?

— Что было, то было. Благодарим за милость! — сказал Дадиани.

Он повернулся к своим людям и скомандовал:

— Вперед!

И сам поехал впереди. За ним ехали другие князья. Мегрелы тронулись в путь; медленно, вялым шагом, с печальными лицами возвращались они на родину.

— Страшен победивший народ! — сказал Дадиани, обращаясь к одному из князей, когда они отъехали от гурийцев на большое расстояние. — Как эти мужики поиздевались над нами!

— Поделом нам! — воскликнул князь. — Они могли обойтись с нами еще хуже. Ведь мы пришли к ним, чтобы разорить и истребить их, а гурийцы выказали столько благородства, что после нашего поражения ни одного человека у нас не тронули.

— Да, это, конечно, человечно с их стороны, но под ружьями они все же заставили нас пройти.

— Я от отца слыхал, что у гурийцев исстари такой обычай — побежденных заставляют пройти под ружьями, — «заставлю, дескать, сквозь «Алайя» пролезть»,— а потом отпускают домой.

Улыбка тронула лицо Дадиани, но затем он снова нахмурился.

— Лучше бы не ходили мы вовсе в этот поход, — заметил один из приближенных Дадиани. — Ничего-то мы не добились, а людей потеряли.

— И вражду посеяли между соседями! — закончил другой.

После ухода мегрелов гурийцы подобрали своих убитых и на носилках разнесли по деревням. В Григолети остались одни дозорные в башне, которым поручено было зорко охранять спокойствие своего народа. Трупы убитых мегрелов остались на съедение хищникам.

XV

Сентябрьское солнце зашло, но заря все еще золотила край чистого неба. В раскаленном за день воздухе с заходом солнца повеяло прохладой.

Гурийские повстанцы уже больше месяца осаждали город Озургети. Они расположились лагерем вокруг города и заперли в нем уездного начальника с его штабом, русский гарнизон и гурийских помещиков.

В этот вечер перестрелка поутихла, и повстанцы, собираясь группами при вечерней прохладе, обсуждали свои дела: какие предпринять меры завтра на заре, чтобы напасть на Озургети и навсегда покончить с врагом.

За каких-нибудь два-три месяца они нанесли ряд поражений гарнизону и имеретинским отрядам, прибывшим под командованием князя Церетели на помощь гурийским дворянам.

Они нанесли поражение также и мегрельскому войску князя Дадиани, который тоже пытался помочь гурийским помещикам. После всего этого неудивительно, что повстанцы, привыкшие одерживать победы, считали нетрудным делом взять Озургети и изгнать оттуда своих врагов. К югу от города Озургети стоял кобулетский князь Хасан-бег Тавдгиридзе с несколькими тысячами хорошо вооруженных воинов. Он поглядывал на маленький город сверху вниз, как ястреб на цыплят, и, благосклонный к гурийским помещикам, мечтал уничтожить русских солдат.

Кобулетцы, считавшиеся самыми красивыми, самыми статными и отважными из всех гурийцев, с волнением ожидали того мгновения, когда город Озургети будет предан огню.

Уже неделя, как они стояли под Озургеги, с нетерпением дожидаясь приступа. Они упрекали повстанцев за медлительность, — пора напасть на Озургети.

В одном из шалашей лагеря повстанцев сидели князь Амбако Шаликашвили и знакомый нам Георгий, сын князя NN. Они беседовали о том, какое правление дать Гурии, когда народ одержит победу и возьмет власть в свои руки.

Шаликашвили был статный, высокий, еще не старый человек. Утомление, следы недавней болезни, заметны были на его мужественном лице. Он лежал в горячке, когда, в самом начале восстания, к нему явились с иконой и заставили принести присягу.

Он долго хворал, но едва оправился, как повстанцы избрали его своим главарем, потому что он был опытный офицер.

Иване и подобные ему дворянчики, мечтавшие прибрать к своим рукам нити восстания, говорили, что Шаликашвили, отмеченный наградами русский офицер, может изменить народу, что не следует доверять ему. Однако, действия Шаликашвили утвердили народ в том, что он не сшибся в своем выборе и что противники Шаликашвили являются ненадежными людьми, перебежчиками.