Восстание в Гурии

Георгий еще в начале августа объявил Гуло, что он уйдет к повстанцам. Немало слез пролила Гуло, прощаясь с ним. Княгине Георгий сказал, что хочет пробраться к отцу в Озургети, а сам прибыл в лагерь к восставшим и жил там вместе с Шаликашвили. Они вскоре очень подружились.

Георгий изо всех сил старался изменить направле ние восстания. Он хотел заставить повстанцев отказаться от идеи изгнания русских и вести борьбу только за уничтожение крепостного права.

— Узнав, что наше восстание преследует только одну эту цель, русские могут поддержать нашу борьбу, помогут нам освободить крепостной люд и смягчить тяжесть налогов, — говорил Георгий.

Но он с грустью замечал, что главари восстания скорее стараются направить свои усилия к изгнанию русских, чем к тому, чтобы уничтожить крепостное право. И Шаликашвили тоже невольно склонялся к этому.

В тот вечер Георгий обсуждал с Шаликашвили план действий. Он спорил с ним лишь по тем вопросам, по которым, как он знал заранее, тот мог пойти на уступки.

Это, однако, не значило, что Георгий в остальном соглашался со своим собеседником. Нет. Георгий знал, что Шаликашвили не последует его советам, и решил временно не ставить многих вопросов.

— Хасан-бег внушает мне большие надежды. Он говорит, что против его людей и пушек русские и одного часа не смогут продержаться, — сказал Шаликашвили.

— Да, вероятно, победа завтра останется за Хасан-бегом, — ответил Георгий.

— Как же нам быть в дальнейшем, Георгий? Кому вручить наш край?

— Если произойдет чудо и наши крестьяне одолеют и своих и русских помещиков, мы учредим республиканское правление, то есть изберем честных и умных людей и на несколько лет поручим им управлять народом. Когда срок их полномочий пройдет, изберем других, после них следующих, и так впредь.

— Не лучше ли нам поставить какого-нибудь правителя? — спросил Шаликашвили.

— Это уж совсем смешно и звучит по-детски. Мы проливаем кровь за то, чтобы свергнуть деспотизм, и вдруг опять посадим себе на голову правителя! Ведь новый князь снова восстановит крепостное право. Правители никогда не делали добра стране.

— Правильно изволите говорить. Я надеюсь на вас, Георгий. Вы образованный человек и можете оказать помощь народу хорошими советами. Вдруг они услышали звук выстрела.

— Это, кажется, в городе! — сказал Шаликашвили.

— Да. До русских укреплений, — подтвердил Георгий.

— Что бы это могло означать?

— Не понимаю. Возможно, расстреляли кого-нибудь?

— Да, возможно. Ужасно, если кто-нибудь из наших попался в их руки.

— Откуда быть у них нашим?

Они прислушивались, но выстрелы не повторились.

Стемнело. Ночь была безлунная. Одни только» звезды сверкали в чистом небе. Пронзительно кричали шакалы, словно передразнивая гурийских плакальщиц. Но вот и они затихли, и из прилегающих к городу лесов стали доноситься монотонные призывы филинов.

Георгий зажег плошку. Скудный свет разлился по шалашу. Он достал карандаш и тетрадь, в которой вел свой дневник, и принялся писать.

— Меня знобит, — сказал Шаликашвили и, плотнее закутавшись в бурку, прилег на тахту.

Вошел гурийский юноша и принес им в корзине ужин: кукурузные лепешки, жареную курицу, сыр, вино в глиняном кувшине.

— Поужинаем, Георгий, а потом я обойду посты, — сказал Шаликашвили, присаживаясь к столу.

— Сейчас, — ответил Георгий, раскладывая еду по столу.

— Извините меня, Георгий. Вам приходится хозяйничать за столом. Я бы сам, да знаю, вы не уступите! — говорил Амбако.

— Мне надлежит заботиться о вас, а не вам обо мне.

Они пригласили поужинать с ними юношу, который принес еду, но тот отказался наотрез. Шаликашвили ел нехотя, делая над собой усилие. Вино же пил охотно. Георгию хотелось есть, но пища оказалась слишком острой, и он ел мало. — У меня нет аппетита из-за малярии, а вы отчего так мало едите? — спросил Шаликашвили.

— Острая очень наша пища!—сказал Георгий.

— Да, у нас так готовят, во все перец кладут, просто беда. Вот русские готовят вкуснее. А, впрочем, асе от привычки зависит.

— Как будто кто-то идет! — прислушался Георгий.

— Все уже побывали, кто бы это мог быть? Я предупредил всех, что уйду проверять посты.

Дверь отворилась и вошли Симон и Бесиа. — Что случилось, Бесиа? Беда?

— И самая страшная, — сказал Бесиа. — Дата и Иване снова перешли к нам, пошли прямо к нашим людям и стали уговаривать их подождать с выступлением дня два-три. Князья и дворяне хотят, мол, мириться. Наши поверили, они согласны ждать и дольше, лишь бы все миром кончилось. А я не верю. Мне кажется, тут кроется измена, вот я и пришел сообщить вам.

Дата... Иване... Люди эти хорошо были известны Шаликашвили. Он сразу понял всю опасность создавшегося положения.

— Давно они явились? — спросил он.

— Недавно. Слышали выстрел? Они уверяют, что это русские стреляли по ним, когда узнали, что они сбежали, — ответил Симон.

— Интересно, почему они к нам не идут? — спросил Георгий.

— Знают, что вас провести не удастся. Не только к вам, но даже к нам, стоящим поближе к делу, они не посмеют явиться.

— А где они теперь? — спросил Шаликашвили.

— Они направились, вероятно, к Хасан-бегу.