Восточные славяне накануне государственности

И.Я. Фроянов предположил, что в Сказании о призвании варягов наличествуют два пласта: первый, восходящий к историческим реалиям середины IX в. (когда в Новгород был призван варяжский предводитель с дружиной для помощи в войне одной из сторон, но, совершив переворот, он сам захватил власть в городе), и второй, связанный с отношениями между разными (новгородской, псковской, ладожской, киевской и т. д.) городскими общинами в XI – начале XII в., в ходе острой политической борьбы между которыми древняя основа сказания существенно дополнялась (так, новгородцы, подчёркивая своё первенство, «отдали» мужам своего князя Рюрика Полоцк, Ростов и Белоозеро). Что касается возникновения «ладожской» версии варяжского сказания, то это, по мнению И.Я. Фроянова, развившего соответствующую мысль А.Г. Кузьмина, «была идеологическая акция ладожской общины в ходе борьбы с Новгородом за создание собственной волости» (Фроянов 1991: 3—15; 1992: 75—106; 2015: 103–140).

М.Б. Свердлов рассмотрел варяжское сказание как источниковедчески, так и с точки зрения отражённых в нём исторических реалий. Проведя новый текстологический анализ легенды, учёный пришёл к выводу о безусловной правоте А.А. Шахматова в вопросе о первичности в летописном тексте «новгородской» версии вокняжения Рюрика и вторичности версии «ладожской», показав, в частности, что «ладожские» вставки Ипатьевской летописи разрывают литературно целостный текст, читающийся в Лаврентьевской. Отметил М.Б. Свердлов и то обстоятельство, что дефект Лаврентьевского и Троицкого списков с пропуском города, в котором по приходе к словенам обосновался Рюрик, «произошёл не вследствие намеренного, идеологизированного редактирования, а в результате механической порчи использованного Лаврентием и его предшественниками текста, поскольку отсутствует не только название города, но и необходимый для содержания фразы глагол «сѣде».

При этом историк правомерно заключил, что сам по себе факт более позднего попадания на страницы летописей «ладожского» варианта ещё не говорит о его меньшей исторической достоверности в сравнении с «новгородским» и данный вопрос должен решаться обращением к историческим реалиям IX в., применительно к которым М.Б. Свердлов считает более вероятным первоначальное вокняжение Рюрика в Ладоге и его последующий переход в новую резиденцию в стратегически важном месте у истоков Волхова на Новгородском городище (Свердлов 2003: 105–120)[96].

К сожалению, М.Б. Свердлов не рассмотрел предметно вопрос о том, что собой как тип поселения представляла Ладога середины IX в. с историко-социологической точки зрения и могло ли в принципе такое поселение играть роль какого-то серьёзного политического центра. Не сделал этого и В.В. Пузанов, по мнению которого в сообщаемом Ипатьевской летописью варианте варяжской легенды представлено «отражение исторических реалий, обусловленных длительным процессом урбанизации на севере Восточной Европы. В летописи варяги вначале «срубиша» Ладогу, а уже потом Новгород. Но ведь действительно, как свидетельствуют археологические данные, Ладога древнее Новгорода» (Пузанов 2017: 239). Простого указания на «большую древность» того или иного населённого пункта совершенно недостаточно, необходимо рассматривать социальную типологию поселений, тем более что если не сам Новгород, то Новгородское городище датируется именно эпохой Рюрика, и вопрос о том, какой из этих двух пунктов (Ладога или Городище) мог играть в середине IX в. роль политико-организационного центра политии словен и их союзников, зависит от наличия или отсутствия укреплений, признаков дружинной культуры, плотной земледельческой округи и т. д.

Много лет возглавлявший раскопки Ладоги А.Н. Кирпичников, а следом за ним большинство петербургских археологов, считает доказанным приоритет «ладожской» версии прихода Рюрика как с точки зрения летописных текстов, так и исторических реалий середины IX в. (Кирпичников 1988: 39, 49–54; 1997: 9 и сл.; Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986: 193; Рябинин 2003: 7—16; Лебедев 2005: 447–504).

Эмоционально в защиту тезиса о «Ладоге – первой столице Руси» выступал Д.А. Мачинский, дошедший до того, что назвал статью усомнившегося в этом известного историка В.А. Кучкина ни много ни мало «явно заказным текстом». Летописную текстологию Д.А. Мачинский не рассматривает, ограничиваясь указанием того, что в четырёх из шести древнейших списков ПВЛ и у В.Н. Татищева городом, в котором садится Рюрик, названа Ладога (Мачинский 2002: 5—35; 2009: 492–501), не упоминая работ Шахматова и не задаваясь вопросом о месте данной традиции в общей истории начального летописания.

Так в трудах петербургских археологов сформировалось явление, которое А.А. Селин назвал «староладожским мифом в академическом дискурсе» (Селин 2012: 117–126).