Восточные славяне накануне государственности

В это же время явственно обозначилось и структурирование новгородской городской общины. В 970 г. в Киев к Святославу «придоша людье Ноугородьстии, просяще князя собе: «Аще не поидете к нам, то налезем собе» (ПСРЛ. I: 69), иначе говоря, найдем себе князя, по всей видимости, вне рода Рюриковичей. Здесь перед нами впервые в источниках предстают «людье Ноугородьстии» в качестве самостоятельной политической силы. Даже если этот летописный пассаж и носит на себе черты эпического повествования, то в целом он все равно верно передает возросшее значение Новгорода и его общины, процесс структурирования которой к тому времени зашел уже достаточно далеко. Новгородцы стремились обрести собственного князя и тем самым ослабить свою зависимость от Киева, а в перспективе и ликвидировать ее вовсе (ср.: Фроянов 1992: 131). Основанный как опорный пункт киевской власти на севере Руси, по мере своего роста и структурирования собственной волости, Новгород превратился со временем в главный центр сепаратизма в регионе. И опять-таки мы видим «коллегиальный» характер воли новгородцев: ничего о том, что посланцы – это выразители интересов верхушки новгородского общества, в источнике не сказано. Видимо, они выражали волю всей формирующейся новгородской общины. И летописец представляет соответствующее их обращение к Святославу как абсолютно правомерное и «законное».

По мере структурирования городских вечевых общин («городов-государств») они начинают борьбу за свою независимость от Киева, в которой принимали активное участие их князья. Именно потому, что появление собственного княжеского стола было важным атрибутом независимости, на начальном этапе своего становления вечевые общины непременно хотели обзавестись «своим» князем, выражавшим их, а не киевские интересы. Но в дальнейшем, по мере завоевания независимости, пути князей и вечевых городов начали расходиться: князь обычно стремился подмять общину под себя, а община – ослабить власть князя и укрепить своё самоуправление. Так возникла система, которую А.Е. Пресняков охарактеризовал как своеобразный дуализм князя и веча. Эта система содержала в себе одновременно две тенденции: монархическую и демократическую, ни одна из которых не возобладала в масштабах всей Руси к моменту монголо-татарского нашествия. Если в конце Х – начале XII в. основным содержанием политической борьбы на Руси была борьба формирующихся городских вечевых общин во главе со своими князьями за независимость от Киева (а позднее «молодых» городов от «старых»), то с середины XII по середину XIII в. – противостояние между княжеской и вечевой властями (хотя, естественно, чёткого разграничения нет, оба процесса «налегали» друг на друга). В то же время, несмотря на неоднозначность своих взаимоотношений, князь и вече были составными частями единого социального организма города-государства. Князь являлся как бы лидером «своей» общины, её высшим чиновником, военачальником и верховным судьёй, он олицетворял и отстаивал её интересы при столкновении с другими общинами. Усиление общины вело и к усилению влияния её князя. При этом все важные дела князь должен был решать с санкции веча. Потеря князем доверия со стороны «вечников» могла привести к тому, что они просто указали бы ему «путь чист» и пригласили другого, готового больше прислушиваться к их мнению. Одна городская община во главе со своим князем могла выступать по отношению к другим городским общинам завоевателем и экзоэксплуататором.

После смерти Святослава «кияне» и их позиция стали важным фактором в борьбе за власть между его сыновьями. Подкупленный Владимиром воевода Ярополка Блуд «мысля убити Ярополка; гражаны же не бе льзе убити его. Блудъ же не възмогь, како бы погубити й, замысли лестью, веля ему ны излазити на брань изъ града. Льстече же Блудъ Ярополку: «Кияне слются къ Володимеру, глаголюще: Приступай къ граду, яко предамы ти Ярополка». Побегни за градъ» (ПСРЛ. I: 77).

Ярополк послушал предателя и поплатился за это жизнью.