Восточные славяне накануне государственности

В результате в правление на Руси Ярослава Мудрого роль Новгорода существенно усилилась, а его зависимость от Киева ослабла (достаточно сказать, что и впоследствии Ярослав немало времени проводил в этом городе (ПСРЛ. I: 147, 148, 150), он был как бы второй столицей страны и опорой Ярослава).

К концу XI в. новгородцы уже прочно осваивают практику изгнания из города неугодных им князей и приглашения тех, которые больше их устраивали. Так в 1070-х гг. они «Глеба, и выгнашя из града, и бежа за Волокъ, и убишя и Чюдь» (ПСРЛ. III: 470)[149].

Перед нами первый достоверно известный случай изгнания новгородцами своего князя, причем изгнания, имевшего место, по всей видимости, в результате каких-то «чрезвычайных» акций новгородской общины[150], подобных, возможно, ситуации 1071 г. или последующим событиям 1136 г. При этом отметим, что изгнание новгородцами Глеба в летописи изображено в качестве достаточно заурядного события.

А в 1095 г. «сего же лѣта исходяща, иде Давыдъ Святославичь из Новагорода Смолиньску; Новгородци же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича. [И] поемше ведоша и Новугороду, а Давыдови рекоша: «Не ходи к нам». [И] пошедъ Давыдъ, воротися Смолиньску, и седе Смолиньске, а Мьстиславъ Новегороде седе» (ПСРЛ. I: 229)[151].

Здесь впервые новгородцы мало того что изгоняют одного неугодного им князя, но и приглашают княжить в Новгород другого, не считаясь при этом с мнением Киева. И летописец описывает эти их действия как совершенно правомерные.

* * *

На путь политического самоутверждения уверенно встала и киевская община. Так, в 1024 г., когда в ходе войны между Мстиславом Тмутараканским и Ярославом Мудрым первый подступил к Киеву, желая сесть в нём на княжеский стол, «не прияша его кыяне: Онъ же, шедъ, седе на столе Чернигове» (ПСРЛ. I: 147).

По всей видимости, соответствующее решение было принято киевлянами на вече. И даже такой прославленный воитель, как Мстислав, вынужден был с ним смириться, не решившись на противостояние с вечевым городом.

В 1068 г. киевское вече впервые произвело полноценный политический переворот: сместило с княжеского стола старшего сына Ярослава Мудрого Изяслава, оказавшегося неспособным организовать оборону против половцев, и возвело на него плененного Ярославичами Всеслава Брячиславича Полоцкого. Княжеский двор был разграблен, сам Изяслав бежал в Польшу. Согласно Повести временных лет, после разгрома Ярославичей половцами на Альте «Изяславу же со Всеволодомъ Кыеву побегшю, а Святославу Чернигову, и людье кыевстии прибегоша Кыеву, и створиша вече на торговищи, и реша, пославшеся ко князю: «Се половци росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними». Изяслав же сего не послуша. И начаша людие говорити на воеводу на Коснячька; идоша на гору, съ веча, и придоша на дворъ Коснячковъ, и не обретше его, сташа у двора Брячиславля и реша: «Пойдем, высадим дружину свою ис погреба». И разделишася надвое: половина ихъ иде к погребу, а половина ихъ иде по мосту; си же придоша на княжь дворъ. Изяславу же седящю на сенехъ с дружиною своею, начаша претися со княземъ, стояще доле. Князю же из оконця зрящю и дружине стоящи у князя, рече Тукы, брать Чюдинь, Изяславу: «Видиши, княже, людье възвыли; поели, атъ Всеслава блюдуть». И се ему глаголющю, другая половина людий приде от погреба, отворивше погребъ. И рекоша дружина князю: «Се зло есть; поели ко Всеславу, атъ призвавше лестью ко оконцю, пронзуть й мечемь». И не послуша сего князь. Людье же кликнуша, и идоша к порубу Всеславлю. Изяслав же се видевъ, со Всеволодомъ побегоста з двора, людье же высекоша Всеслава ис поруба, въ 15 день семтября, и прославиша в среде двора къняжа. Дворъ жь княжь разграбиша, бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью. Изяслав же бежа в Ляхы» (ПСРЛ. I: 170–171).

Из этого рассказа видно, что князь уже давно вошёл в конфликт с киевлянами: какая-то их часть («дружина», вспомним, что именно так обращался Ярослав Мудрый к новгородским вечникам), видимо, настроенная оппозиционно, была заточена князем «в погреб». И в чрезвычайной ситуации этот конфликт обострился. Характерно и то, что князь отказался предоставить людям оружие, видимо, опасаясь, что при определённых условиях оно может быть ими повёрнуто против него. Но это только обострило ситуацию: отчуждение князя и киевлян достигло своего апогея и вылилось в полномасштабное восстание, которое, вероятно, началось по решению веча. Уровень развития киевского общества, его способность на организацию масштабных коллективных акций отчётливо здесь видны.