В аналогичной ситуации оказались в 1097 г. и жители Владимира-Волынского, который был осаждён Васильком и Володарем Ростиславичами, желавшими отомстить волынскому князю Давыду, а также Туряку, Лазарю и Василю – по всей видимости, приближённым Давыда или «должностным лицам» Владимирской земли, которые стояли за ослеплением Василька, подсказав соответствующую идею Давыду. Не имея возможности взять Владимир штурмом и понимая бессмысленность требования о выдаче Давыда, Ростиславичи обратились к владимирцам с требованием выдать трёх названных людей, на что владимирское вече согласилось ради прекращения войны. Обращает на себя внимание то, что при наличии в городе князя, Ростиславичи ведут переговоры не с ним, а напрямую с горожанами, которые выступают, таким образом, в качестве совершенно самостоятельной политической силы, диктующей свою волю князю: «Придоста к Володимерю. И затворися Давыдъ в Володимери. И си оступиша град. И послаша к Володимерцем глаголя: «Не ве ли придохом на град вашь а не на вас, но на врагы своя: [на] Туряка и на Лазаря и на Василя. Ти бо суть намолвили Давыда и техъ е послушалъ Давыдъ и створилъ се зло. Да аще хощете за сих битися, да се мы готови, а любо даите врагы наша». Гражане же се слышавъ, созваша вече. И реша Давыдови людье: «Выдаи мужи сие, не бьемъся за сихъ, а за тя битися можем. Аще ли то отворим врата граду, а сам промъıшляи [о] собе» (ПСРЛ. I: 267–268).
Впоследствии, когда Святополк Изяславич выбил Давыда из Владимира и посадил в городе своего сына Мстислава, уже Давыд подступил к его стенам, желая восстановить свою власть над городом. Мстислав погиб в бою, и горожане вновь собрали вече, на котором решили просить Святополка о помощи, угрожая в противном случае сдачей города (ПСРЛ. I: 271–272).
В 1078 г. черниговцы в отсутствие своего князя Олега приняли решение сражаться с подошедшими к городу войсками Изяслава и Всеволода Ярославичей (ПСРЛ. I: 201). В 1096 г. смоляне отказались принять у себя на княжение Олега Святославича (ПСРЛ. I: 231), Мономашичи заключают с рязанцами мир как с равноправными политическими партнёрами (ПСРЛ. I: 240). Как видим, процесс утверждения вечевого народовластия охватил всю Русь. И везде, во всех рассмотренных случаях, городская вечевая община действует как единое целое. Вопреки распространённому в советской и современной историографии мнению (см., напр.: Толочко 1972: 142; Свердлов 1983: 48–56; Янин 1996; Вилкул 2009: 226–282), в источниках нет и намёка на то, что участие в вечевых собраниях и коллективных социально-политических акциях – это прерогатива общественной элиты. Можно лишь полагать, что последняя осуществляла какое-то организационное управление вечевыми собраниями, если те проходили, так сказать, в «штатном режиме», но не более. Характерно и то, что для XI в. в источниках практически не нашла отражения классовая борьба и её включение в деятельность веча. Видимо, для этого периода социальное расслоение ещё не достигло значительного размера, единство городской общины, её коллективные интересы ещё преобладали над интересами составлявших её социальных страт.
Великий князь Святополк Изяславич. Художник В.В. Верещагин
Некоторые историки указывают на то, что известия о вечевых собраниях и каких-то коллективных социально-политических акциях древнерусских горожан связаны обычно с какими-то чрезвычайными ситуациями (нападение врагов, междукняжеская борьба, восстание), их как бы нет в контексте «нормальной» жизни (Свердлов 1983: 52–53; Лукин 2004: 105–106). Но подавляющее большинство развёрнутых летописных повествований как раз и связано преимущественно с какими-то экстраординарными событиями, а о «повседневной жизни» вообще и о том, как осуществлялось повседневное управление в частности, в них нет практически никаких сведений. В то же время по ряду признаков становится очевидно, что вечевое самоуправление было регулярно функционирующим институтом древнерусского города:
– «чрезвычайные» действия веча описываются летописцами без всякого осуждения, как явление совершенно нормальное, что было бы немыслимо в том случае, если бы количество вечевых собраний соответствовало количеству рассказов о них в летописях;
– летописи пестрят указаниями на разнообразные коллективные действия древнерусских горожан, для которых была необходима высокая степень общественной самоорганизации (сбор средств на общественные нужды, решение принять или не принять князя, что делать в случае внешней опасности и т. д.). Совокупность подобных сведений рисует нам домонгольский русский город высокоорганизованным социальным организмом с развитыми институтами самоуправления и избираемыми им должностными лицами, могущими воплотить в жизнь принятые решения.