Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти

К чему все это привело? Разумеется, не к установлению социалистического строя в том смысле, как понимали его Маркс и Ленин до октября 1917 года. Как я уже писал в главе 9, сам Ленин в конце своей жизни считал, что Россия движется по пути реставрации азиатчины. Пессимизм вождя логически вытекал из его прежних взглядов и опыта последних лет жизни. Он знал, что Маркс настаивал на установлении примитивного демократического контроля над протосоциалистическим государством, ссылаясь на опыт Парижской коммуны. Ленин разделял мнение Маркса и Энгельса о том, что рассеянные сельские общины создают экономический фундамент для восточного деспотизма в целом и его царистской версии в частности. Это вытекало из его собственного утверждения о том, что существует лишь одна «абсолютная» гарантия того, что после победы российской революции, на которую возлагалось столько надежд, не начнется реставрация азиатчины, а именно победа социализма в высокоразвитых странах Запада. Против этого была только одна относительная гарантия: создание строгого демократического контроля над новым революционным правительством (отсутствие бюрократии, армии и полиции).

Однако после победы Октябрьской революции в России эти условия выполнены быть не могли, ибо ни в одной крупной индустриальной стране Запада социалистической революции не произошло, и советский режим в России быстро создал новую бюрократию, постоянную армию и полицию[160].

Уже весной 1918 года Бухарин и его «левые» друзья стали выступать против новой «бюрократической централизации» и «угрозы закабаления рабочего класса». Коммунистическая партия России уже в программе 1919 года подвергла резкой критике «частичное возрождение бюрократии». Ав 1921 году Ленин охарактеризовал новую бюрократию такими словами: «Эта чудовищная сила доведет Россию до реставрации азиатчины». А в 1922 году «непролетарские» и «вражеские» представители новой «бюрократической машины» были уже так сильны, что Ленин не мог с уверенностью сказать, кто же правит страной: бюрократия или «старая гвардия» партии? Кто кого контролирует? Только непререкаемый авторитет Старой гвардии помешал полной победе новых «враждебных социальных сил». А этот престиж могла погубить даже очень незначительная внутренняя борьба в пределах самой партии.

И этот престиж был разрушен сразу же после смерти Ленина.

Это, конечно же, вовсе не означает, что советское общество с самого начала обладало протосоциалистическим характером, который был утерян к 1922 году или чуть позже. Запоздалые предупреждения Ленина обозначили проблему, но они же показали, что он не желает представлять реальность такой, какой она есть. Согласно учению Маркса и Ленина дореволюционного периода, социализм – это экономическое планирование плюс эффективный народный контроль за теми, кто составляет планы. Большевики не допускали подобного контроля, когда, после захвата власти, занялись экономическим планированием во все возрастающем масштабе. Если судить по стандартам марксизма-ленинизма, в Советской России были субъективные социалисты, но социализма никогда не было.

Не было в ней и азиатской реставрации. И вполне понятно, почему в 1921 году Ленин писал, что новая советская бюрократия управляет разбросанными по всей стране мелкими производителями. В конце Гражданской войны, в 1920 году, доля крупной промышленности в общем объеме производства составляла не более 10 процентов от ее довоенного объема, и огромная страна полагалась в основном на фрагментарную крестьянскую экономику и ту мелкомасштабную индустрию[161], которая еще сохранилась в деревнях и обезлюдевших городах[162].

В 1921 году Ленин писал: «Пролетариат исчез».

Эти условия объясняют, почему в период между 1921 и 1923 годами Ленин описывал новую бюрократию, используя термины марксистов, которые они употребляли для характеристики восточного деспотизма. Это помогает нам понять, почему он говорил о «полуазиатском отсутствии» культуры в стране и «азиатском способе» торговли крестьян. Тем не менее его вера в то, что сотрудники нового государственного аппарата создавали в России новую версию старой азиатской системы, была ошибочной.

Она была ошибочной потому, что недооценивала экономический менталитет сотрудников нового аппарата. Этих людей не устраивало то, что им приходится управлять миром крестьян и ремесленников. Они хорошо понимали, какой потенциал заключен в современной индустрии. Обладая квазирелигиозным социалистическим менталитетом, они стремились реализовать этот потенциал, сначала в пределах прежнего российского производства, а потом, благодаря первому пятилетнему плану, далеко за его пределами.