Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти

Таким образом, сохраняя главные черты агродеспотического общества, а именно монополистическое положение правящей бюрократии, хозяева Советской России сделали гораздо больше для развития этого общества. Еще до начала коллективизации советские аппаратчики создали механизированную систему коммуникаций и промышленность, которая изменила их полууправленческое положение, сделав его потенциально более прочным, чем положение обычной агрогидравлической бюрократии. Национализированный индустриальный аппарат нового порядка обеспечил их новыми способами организации, пропаганды и связи. Это позволило им ликвидировать мелкого крестьянского производителя как класс. Коллективизация превратила крестьян в сельскохозяйственных рабочих, имевших одного общего хозяина: новое аппаратное государство.

Аграрный деспотизм старого общества, который в лучшем случае был полууправляемым, сочетал тотальную политическую власть с ограниченным социальным и интеллектуальным контролем. Индустриальный деспотизм полностью развившегося тотального управленческого аппарата сочетает тотальную политическую власть с тотальным социальным и интеллектуальным контролем.

Помня о том, какое значение придавал Ленин «аппарату» как средству захвата и защиты тотальной власти, я назвал настоящее деспотическое государство «аппаратным государством». Этот термин охватывает и аграрную, и промышленную формы тотального государства. Существует ли какой-нибудь другой марксистский термин, который можно было бы применить к новому индустриальному аппаратному обществу?

Это новое аппаратное общество было названо «неофеодализмом» и «государственным капитализмом». Ни то ни другое не отражало его сути. Наиболее централизованный политический порядок из всех нам известных никак нельзя называть «феодальным», а термин «государственный капитализм» совсем не подходит для обозначения образования, которое полностью исключает частное владение средствами производства и свободный рынок товаров и труда.

Маркс, несомненно, преувеличивал силу гнета в восточном обществе, которое он называл системой «всеобщего рабства». Однако ирония заключается в том, что это определение вполне может быть использовано и для обозначения нового индустриального аппаратного общества. Мы можем с полным правом заявить, что Октябрьская революция в России, какие бы цели она перед собой ни ставила, привела к появлению системы всеобщего (государственного) рабства.

Коммунистический Китай – продукт истинной

«азиатской реставрации»?

Но как обстояли дела в Китае? В отличие от России, которая в XX веке подверглась индустриализации, Китай оставался преимущественно сельскохозяйственной страной, когда, вскоре после Первой мировой войны, на арену вышли коммунисты. А когда им, после Второй мировой войны, удалось захватить в стране власть, современного среднего класса в Китае практически не было. Поэтому мы можем утверждать, что Мао Цзэдун и его последователи установили в Китае режим аграрного деспотизма, который, несмотря на ряд модификаций, во многом напоминает великие деспотические режимы прошлого.

Многие наблюдатели восприняли временный отход Мао в сельскую местность как отклонение от марксизма-ленинизма, который всегда ориентировался на промышленность. Но подобное толкование не учитывает стратегических целей Коммунистического интернационала, а также причины, заставлявшие китайских коммунистов держаться за них во время аграрного этапа своей революции.

Человек – животное идеологическое; он действует в соответствии со своими убеждениями, особенно когда на карту поставлены религиозные или светские вопросы. Такое всеобъемлющее философское и политическое учение, как коммунизм, дает своим последователям в руки карту мира и снабжает их целым арсеналом оперативных директив («руководством к действию»), а также флагом и мощным политическим мифом. Он внушает тем, кто в него верит, непоколебимую уверенность в своей правоте и парализует тех врагов, на которых он произвел наибольшее впечатление (Виттфогель К.А. Россия и Азия // Мировая политика». 1950. № 4).

С точки зрения китайских коммунистов, советская идеология оказалось необычайно эффективной. Впрочем, некоторые пункты ее схемы были приспособлены к условиям Китая, чтобы новый «протосоциалистический» или «социалистический» порядок отвечал Марксовой концепции социализма. Впрочем, эти изменения затронули те аспекты коммунистической доктрины, которые никогда не казались китайским коммунистам – или коммунистам в «отсталых» странах в целом – подходящим для них. Мы помним о трагедии Ленина, который на эзоповом языке предупреждал коммунистов России об опасности неоазиатских тенденций в советском обществе. Ленин с горечью понимал, что он предал принципы своей социалистической веры. Но в карьере Мао таких трагедий не было, поскольку он об этом не задумывался. Мао не предавал принципов социализма, которых он придерживался официально, по той простой причине, что для него они не имели никакого значения.