Вот брат твой!..

Тут же, у прогоревшего костра, и уснули, не чувствуя, как мертвые, ничего, всхлипывая и скрипя зубами в своем первобытном, животном сне.

Два медведя за месяц — не так уж и плохо. Правда, смотря по тому, какими мерками мерить. Яшка с Костей мерили своими, а потому вырученных денег хватило ровно на неделю, и если бы не Костя, по-прежнему приносивший водку, то хоть кричи караул. Конечно, Яшка знал, откуда у Кости берутся деньги, но это его ни капельки не смущало. Ну ворует, ну и что теперь? Руки отрубать, что ли?

Но Костин источник тоже не был бездонным, и как-то раз Яшка подумал: а чего они уперлись в этих самых медведей? Как будто стрелять больше некого. Мясо, оно и есть мясо, и деньги платят за любое. И нечего гоняться за одними медведями. Подвернется какой, не упустим, а пока можно других пошерстить.

И они завалили лося и жили безбедно еще неделю.

Маркел больше не приставал к Яшке. Понял: бесполезно. С лысинкой родился, с лысинкой и помрет. Он догадывался, на какие деньги пьет Яшка, — постреливает, сукин сын. Пару-тройку глухарей сшибет — вот тебе и выпивка.

Пара-тройка глухарей… Уж если многоопытный Маркел думал так, то что же говорить о других? Никому и в голову не приходило, чем в действительности занимаются Яшка с Костей. Об этом знали только они да тайга-матушка.

Но вечно так длиться не может, тому тьма примеров, и есть даже миф на эту тему — о царе Мидасе, у которого были ослиные уши. Само собой понятно, что царь тщательно скрывал свою тайну. О ней знал лишь царский брадобрей, да и то под страшным условием: проговоришься — ответишь головой. Казалось бы, о чем тут думать, молчи как рыба. Но человек устроен так, что не может носить тайны в себе. И несчастный цирюльник оказался между двумя огнями. С одной стороны, его терзал страх лишиться головы за одно неосторожное слово, а с другой — он не мог жить дальше без того, чтобы не поделиться с кем-нибудь своим знанием. И он нашел выход — выкопал ямку и выговорился в нее.

В таком приблизительно положении оказался и Костя. Услышанное от Яшки не давало ему покоя, вертелось на языке, и он в конце концов разболтал обо всем по пьяной лавочке. Опомнился, да было поздно. Слух, как спущенный с горы камень, катился от одного к другому, от деревни к деревне, и в скором времени докатился до Ярышкина.

Яшка был дома, когда в избу, сбив по дороге стоявшее возле двери ведро, ворвался отец.

— Каин!!! — закричал он, наступая на Яшку. — Креста на тебе нет, Каин! Мать! Иди-ка сюда, послушай, что наш натворил!

Из своей каморки выскочила Василиса, уставилась испуганными глазами на мужа.

— Наш-то, наш-то! — кричал Маркел. — Ведь до чего додумался, Каин, — дедушку убил! Варнак окаянный! Дьявол! Нечистая сила принесла тебя на нашу голову! Да что же это? Мать, я тебя спрашиваю! Хоть ты скажи этому Каину, что ответит за грехи! Ох, ответит! Ведь убьют его наши, мать! Убьют!

Яшка не испугался грозного вида и криков отца, хотя и побледнел слегка, как всегда бледнел перед дракой. Сознание того, что он раскрыт, его не угнетало. Рано или поздно это должно было случиться, и он давно приготовился к такому, но его глодала бешеная мысль: откуда отец узнал обо всем? Неужели эта сука, Костя?! А кто еще? Никто больше и не знал. Ну, волчья сыть, попомнишь меня!..

А Маркел продолжал на чем свет стоит крыть Яшку, и неизвестно, сколько бы крыл еще, если б на улице не раздались голоса. Маркел подскочил к окошку и выглянул.

— Дождался, убивец!

Яшка тоже посмотрел и увидел идущую к дому толпу охотников. Он не успел ни о чем подумать, а уж Маркел заталкивал его в Василисину каморку.

— Сиди тут!

Хлопнула дверь, и отец грузно протопал по крыльцу. До этого Яшка не верил, что с ним могут расправиться, однако поведение отца, его поспешные действия показывали обратное. Но это вызвало у Яшки не страх, а злость. Ах, падлы! Еще посмотрим, кто кого!

Ударом ноги Яшка распахнул дверь каморки и метнулся было к ружью, но его на месте не оказалось.

Спрятали!

На лавке возле окна сидела Василиса.

— Ты, что ли, постаралась? — спросил Яшка, но Василиса не ответила, словно и не слышала вопроса и приговаривала что-то вполголоса. Увидев, что Яшка пошел к двери, сказала строго и печально:

— Не ходи, Яша. Отец ведь не шуткует — и вправду убить тебя могут. Пускай он сам поговорит с ними.

— Да пошли вы все! Куда ружье дела, спрашиваю?

Василиса молчала. Поняв, что от нее все равно ничего не добьешься, Яшка толкнул дверь и чуть не сшибся с отцом.

— Чего вылез? — сказал тот, отпихивая Яшку назад. — На глаза попасться хочешь?

— А что мне в каморке-то сидеть? Чай, не заарестованный, — ответил Яшка, сопротивляясь отцовскому нажиму.

— Цыть! — оборвал его Маркел. — «Не заарестованный»! Да тебя и надо упечь за твои дела! — Захлопнув дверь, Маркел тяжело опустился на лавку рядом с Василисой. Помолчав, велел:

— Собирай, мать, харчи на дорогу.

Василиса, даже не спросив, кому харчи и на какую дорогу, ушла в клеть, а Маркел, отчужденно глядя на Яшку, сказал: