Вот так мы теперь живем

У мистера Альфа был мощный комитет. К тому времени предвыборное ожесточение достигло такого накала, что распалило людей, которые в иных обстоятельствах, вероятно, остались бы холодны. В борьбу вступили вигские маркизы и вигские бароны, а с ними либеральные адвокаты, а также представители торгового и ремесленного сословия. Предполагалось, что если Мельмоттовы деньги не развратят совершенно низший класс избирателей, то борьба еще будет острой. И оставалась сильная надежда, что, раз голосование тайное, деньги Мельмотта возьмут, но на итоги выборов это не повлияет. Мистер Альф оказался блестящим оратором и, хотя по-прежнему руководил «Вечерней кафедрой», находил время выступать перед избирателями почти ежедневно. Никто, говорил он, не ценит коммерческое величие больше его, но давайте убедимся, что коммерческое величие и впрямь велико. Какой будет позор, если выяснится, что Вестминстер поддался лживому духу спекуляции и вручил себя азартному игроку, думая, будто возводит на пьедестал честную коммерцию. Все это вкупе с газетными статьями воспринималось как очень прямые речи. И они действовали на слушателей. Пошли разговоры, что Мельмотт-де слишком недавно в Англии и богатству его нельзя доверять. А лорд-мэр уже подумывал, не отказаться ли от участия в обеде под тем или иным предлогом.

У Мельмотта тоже собрался впечатляющий комитет. Если Альфа поддерживали маркизы и бароны, то Мельмотта – герцоги и графы. Сами по себе его публичные выступления особого доверия не внушали. Ему почти нечего было рассказать о своих политических принципах, так что по большей части он опровергал нападки противной стороны, но и в этом по большей части повторял одно и то же. Пусть докажут. Пусть попробуют доказать. Англичане – а особенно жители Вестминстера – так честны и благородны, что не станут обращать внимания на подобные недоказанные обвинения. Затем он начинал по второму кругу. Пусть докажут. Подобные обвинения, пока они не доказаны, – ложь. Хотя сам он мало говорил на публике о защите чести и достоинства в суде, лорд Альфред с сыном от его имени заверили избирателей, что сразу по окончании выборов все ораторы и газетчики, в чьих высказываниях юристы найдут признаки клеветы, ответят по закону. Разумеется, первыми жертвами должны были стать мистер Альф и «Вечерняя кафедра».

Обед был назначен на понедельник, восьмого июля. Выборы – на вторник, девятого. По общему мнению, так устроили нарочно, чтобы подчеркнуть ожидаемый триумф Мельмотта, однако общее мнение ошибалось. Так вышло случайно, и случайность эта тяжким грузом легла на плечи некоторых мельмоттистов. Столько всего требовалось сделать по поводу обеда и столько в связи с выборами – и обе задачи были одинаково важны. У Грендоллов, отца и сына, голова шла кругом от множества забот. Старший в былые дни много занимался выборами в интересах семьи и выразил готовность сделать то же самое для Мельмотта. Впрочем, вестминстерские выборы оказались чрезмерным испытанием даже для лорда Альфреда. Его требовали сюда и отправляли туда, так что под конец он готов был взбунтоваться.

– Если так будет продолжаться, я откажусь, – пожаловался он сыну.

– Подумай обо мне, отец, – ответил сын. – Мне приходится бывать в Сити четыре или пять дней в неделю.

– Ты получаешь жалованье.

– Брось, отец, ты тоже трудишься не задаром. Что мое жалованье в сравнении с твоими акциями? Главный вопрос – насколько это все надежно.

– В каком смысле?

– Многие говорят, что Мельмотт лопнет.

– Не верю, – ответил лорд Альфред. – Они сами не знают, что говорят. Слишком многие с ним в одной лодке, так что ему не дадут лопнуть. Вместе с ним лопнет половина Лондона. Однако, когда все кончится, я скажу ему, что так не пойдет. Он желает знать, кому достался каждый билет, и никто не может ему сказать, кроме меня. И я должен определить, кто где сядет, и никто мне не помогает, кроме того малого из коллегии герольдов. Я ничего не знаю о званиях. Кто выше положением – директор банка или автор книг?

Майлз предположил, что малый из коллегии герольдов про это знает и отцу не стоит забивать голову пустяками.

– И ты погостишь у нас три дня – после того, как все закончится, – сказала леди Монограм Джорджиане Лонгстафф.