Все это время мистер Лонгстафф по необходимости оставался в Лондоне, а его жена и дочери скучали в Кавершеме. Он забрал младшую домой после визита к леди Монограм и даже слышать не желал о ее предполагаемом браке с мистером Брегертом. В гостинице на Джермин-стрит Джорджиана попыталась отстоять свою независимость.
– По-моему, папенька, это очень жестоко, – сказала она.
– Что жестоко? На мой взгляд, очень многое жестоко, но я вынужден все терпеть.
– Ты ничего не можешь для меня сделать.
– Ничего! Разве у тебя нет дома, где жить, одежды, чтобы ее носить, кареты, чтобы в ней ездить, и книг, чтобы их читать, если захочешь? Чего ты ждала?
– Ты сам знаешь, папенька, что это вздор.
– Как ты смеешь называть мои слова вздором?
– Конечно, у меня есть дом и одежда, но что дальше? София, полагаю, выйдет замуж.
– Да, к большой моей радости – за очень приличного молодого человека и джентльмена до мозга костей.
– А Долли может жить как вздумает.
– Тебе нет никакого дела до Адольфуса.
– А ему до меня. Что со мной будет, если я не выйду замуж? Не то чтобы я по своей воле выбрала мистера Брегерта.
– Не произноси в моем присутствии это имя.
– Но что мне делать? Ты отказался от городского дома, и как мне теперь встречаться с людьми? Ты отправил меня к мистеру Мельмотту.
– Я не отправлял тебя к мистеру Мельмотту.
– Ты предложил мне к нему поехать, папенька. Разумеется, я встречалась лишь с теми, кто у него бывает. Я не меньше других люблю приятных людей.
– Бесполезно далее об этом говорить.
– Я не согласна. Я должна об этом думать и говорить тоже. Если я готова мириться с мистером Брегертом, не понимаю, на что жаловаться тебе и маменьке.
– Он еврей!
– Люди уже не думают об этом так, как прежде, папенька. У него очень хороший доход, и у меня всегда будет дом в…
Тут мистер Лонгстафф так вспылил, что Джорджиана на время умолкла.
– Послушай, если ты хочешь сказать, что выйдешь за этого человека без моего согласия, я тебе помешать не могу. Но ты не выйдешь за него как моя дочь. Я выгоню тебя из дома и не позволю произносить при мне твое имя. Это омерзительно… постыдно… гнусно…
И он вышел, оставив ее одну.
Наутро перед отъездом в Кавершем мистер Лонгстафф действительно увиделся с мистером Брегертом, но Джорджиане об их встрече ничего не сказал, а та не посмела спросить. При отце она больше мистера Брегерта не упоминала, но между ней, леди Помоной и Софией произошла очень неприятная сцена. Несчастная мать даже не вышла к дочери, когда та приехала с отцом. Утром она получила письмо с ужасными новостями про еврея, а мнения мужа по этому поводу еще не знала, поэтому известия подействовали на нее даже хуже, чем на мистера Лонгстаффа. Тот мог сразу объявить, что о таком браке не может быть и речи, что он ничего подобного не допустит и берет на себя сообщить еврею о разрыве помолвки. Однако несчастная леди Помона была беспомощна в своем горе. Если Джорджиана решила выйти за еврейского торгаша, мать ничего с этим поделать не может. Но она чувствовала, что для нее это будет конец всему. Она не сможет смотреть людям в глаза, появляться в обществе, гордиться своими пудреными лакеями. Если ее дочь выйдет за еврея, ей не хватит смелости глядеть в лицо даже соседкам миссис Йелд и миссис Хепуорт. Джорджиану никто внизу не встретил, и она, боясь подняться к матери, ушла к себе, где и ждала, покуда к ней не заглянула София. Притворяясь, будто смотрит, как горничная распаковывает ее вещи, Джорджиана пыталась собраться с духом. Почему она должна перед кем-то дрожать? Уж по крайней мере женщин ей страшиться нечего! Разве она не командовала всю жизнь матерью и сестрой?
– Ох, Джорджи, – сказала Софи, – какие неожиданные новости!
– Думаю, для тебя неожиданность, что кто-то еще выходит замуж.
– Нет, но это очень странная партия!
– Послушай, Софи. Если тебе это не по душе, то и молчи. У меня всегда будет городской дом, а у тебя – нет. Если не захочешь приезжать к нам, то и не надо. Вот и все.
– Джордж меня в любом случае не отпустит в такой дом, – сказала София.
– Тогда пусть Джордж держит тебя в Тудлеме. Где маменька? Я думала, кто-нибудь выйдет со мной поздороваться, чтобы мне не входить в дом, будто тайком.
– Маменька нездорова, но она не в постели. Не удивляйся, Джорджи, если увидишь, что маменька очень… очень расстроена.
Так Джорджиана поняла, что обречена на полное одиночество, если не порвет с мистером Брегертом.
– Я вернулась, – сказала она, наклоняясь и целуя мать.
– Ох, Джорджиана, ох, Джорджиана! – воскликнула леди Помона, медленно поднимаясь и закрывая лицо рукой. – Это ужасно. Ты меня убьешь. Я такого от тебя не ждала.
– Что проку в таких словах, маменька?
– По-моему, такое невозможно. Это противоестественно. Хуже, чем сестра жены твоей. Я уверена, где-то в Библии есть такой запрет. Ты никогда не читаешь Библию, иначе тебе не пришло бы в голову так поступить.
– Леди Джулия Старт поступила именно так, и ее все принимают.