Вот так мы теперь живем

Дальше возник вопрос, как провести день. От надежды найти деньги для Лонгстаффов Мельмотт отказался окончательно и даже продумывал уже, в каких выражениях сообщит назавтра собравшимся джентльменам, что возникли мелкие непредвиденные затруднения и он не может точно назвать день выплаты, посему оставляет дело на их усмотрение. Мельмотт решил, что не станет уклоняться от встречи. С тех пор как он пообещал отдать деньги, Когенлуп подался в бега, и можно свалить вину на Когенлупа. Все знают, что в разгар биржевой паники банкротство одного дельца приводит к разорению других. Когенлуп станет козлом отпущения. Но коли так, в Сити идти незачем. Его крах настолько всем очевиден, что личное присутствие ничего уже не изменит. У него не осталось дел. Когенлуп сбежал. Майлз Грендолл сбежал. Кролл сбежал. Мельмотт не мог пойти в Катберт-корт и посмотреть в лицо мистеру Брегерту! Он останется дома, пока не придет время идти в парламент, и там смело взглянет в лицо всему свету. Пообедает в парламенте, постоит, не снимая шляпы, в курительной, покажется в лобби, займет место среди собратьев-законодателей и, если будет возможность, произнесет речь. Его ждет сокрушительное падение, но все скажут, что он принял это падение как мужчина.

Без чего-то одиннадцать к нему в кабинет вошла дочь. Трудно сказать, что Мельмотт был когда-либо добр к Мари, но, возможно, только ее за всю жизнь он хоть когда-нибудь баловал. Он частенько ее поколачивал, но притом часто делал ей подарки, и улыбался, и в благополучные времена осыпал ее почти безграничными деньгами на карманные расходы. Теперь она не только взбунтовалась, но и своим упрямством вынудила отца к подлогу, который уже разоблачили. Если Мельмотт и мог на кого злиться, то в первую очередь на дочь. Однако он почти забыл это происшествие, во всяком случае, забыл свою тогдашнюю ярость. Ему больше не требовалась подпись Мари, и он уже не гневался на нее за отказ.

– Папенька, – сказала она, очень тихо входя в комнату. – Возможно, я вчера была не права.

– Разумеется, ты была не права. Но теперь это не важно.

– Если хочешь, я подпишу твои бумаги. Не думаю, что лорд Ниддердейл снова сюда придет. И мне безразлично, придет он или нет.

– Отчего ты так думаешь?

– Вчера я заходила к леди Джулии Гольдшейнер, и он тоже там был. Я уверена, больше мы его здесь не увидим.

– Он был с тобой невежлив?

– О нет, конечно. Он всегда вежлив. Но я точно поняла. Не важно как. Я никогда не говорила, что люблю его, и никогда его не любила. Папенька, что-то произойдет?

– О чем ты?

– О каком-нибудь несчастье! Ах, папенька, почему ты не разрешил мне выйти за того, другого?

– Он нищий охотник за приданым.

– Но он получил бы те деньги, который я называю моими, и теперь мы все могли бы на них жить. Папенька, он женится на мне, если ты разрешишь.

– Ты видела его с поездки в Ливерпуль?

– Нет, папенька.

– Он тебе писал?

– Ни строчки.

– Так отчего ты думаешь, будто он на тебе женится?

– Женится, если я приду к нему и все скажу. И он баронет. А денег хватит нам всем. Мы можем уехать и жить в Германии.

– Это мы можем и без твоего замужества.

– Но, папенька, я хочу быть кем-то. Не хочу убегать из Лондона, будто здесь все мною побрезговали. Он мне нравится, а больше никто не нравится.

– Он не взял на себя труда поехать с тобой в Ливерпуль.

– Он напился. Я все знаю. Я не хочу сказать, что он какой-то особенно замечательный. Я никого особо замечательного не знаю. Он ничуть не хуже других.

– Ничего не выйдет, Мари.

– Почему?

– По десятку причин. Для чего отдавать мои деньги ему? Да и поздно уже. Нужно думать о другом, не о твоем замужестве.

– Ты не хочешь, чтобы я подписала бумаги?

– Не хочу. У меня их нет. Главное, помни: деньги мои, а не твои. Возможно, от тебя многое будет зависеть и мне придется довериться тебе почти во всем. Не делай так, чтобы я оказался обманут собственной дочерью.

– Не буду… если позволишь мне сейчас же увидеться с сэром Феликсом Карбери.

Тут в отце снова взыграла гордость, и он разозлился:

– Говорю тебе, дурочка, это исключено. Почему ты мне не веришь? Мать с тобой говорила про драгоценности? Поди упакуй их, чтобы унести в руках, если надо будет срочно уехать. Ты идиотка, что думаешь про этого молодого человека. Как ты сказала, они все плохи, но он – хуже остальных. Иди и сделай, что я велю.

Во второй половине дня мальчик-слуга доложил леди Карбери, что сэра Феликса спрашивает молодая дама. К тому времени права сэра Феликса в материнском доме значительно урезали. Ключ от входной двери у него тихонько изъяли, любые письма к нему проходили через руки матери. Пластыри с его лица еще не сняли, так что он по-прежнему страдал от той утраты самоуверенности, какая, по слухам, постигает главного петуха на дворе, если он заляпается грязью. Леди Карбери задала различные вопросы о даме, подозревая, что это Руби Рагглз явилась к своему кавалеру. Мальчик ничего толком ответить не мог и сказал лишь, что дама пришла под черной вуалью. Леди Карбери велела привести даму к себе – и к ней ввели Мари Мельмотт.